ЭпохА/теремок/БерлогА

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » ЭпохА/теремок/БерлогА » Кошелёк или Жизнь... » Мировая экономика и аспекты политики


Мировая экономика и аспекты политики

Сообщений 121 страница 130 из 449

121

Доклад Джозефа Стиглица о том, почему вся глобальная торговая система обречена
http://ineteconomics.org/sites/inet.civicactions.net/files/Stiglitz Presentation.pdf

На конференции Института Нового экономического мышления (INET) в Берлине, экономист Джо Стиглиц выступил с докладом, озаглавленным «Обречена ли торговая система на крах? Китай, Германия с Японией и истощённые долгами страны».

Основная идея следующая: несколько тяжеловесов вроде Китая, Японии и Германии, плюс некоторые экспортноориентированные сырьевые экономики – процветают, тогда как другие страны вроде США функционируют при огромных торговых дефицитах.

Однако эта система подходит к концу, по мере того, как страны осознают то, что их торговые дефициты нежизнеспособны, и они желают стать странами с положительным торговым балансом. Конечно, все не смогут функционировать с профицитом, поэтому ситуация становится похожа на игру в горячую картошку, когда все при помощи девальвации своих валют или других агрессивных экономических шагов спихивают дефициты на кого-то другого.

В своём докладе Стиглиц объясняет, почему система входит в стадию коллапса.

«Обречена ли торговая система на крах?

Китай, Германия с Японией и истощённые долгами страны»
Джозеф Е. Стиглиц INET, Берлин, 13 апреля 2012

Основное определение торговли
• Сумма мирового экспорта равна сумме мирового импорта

• Подразумевается, что страна, которая увеличивает чистый экспорт, может делать это  только при условии, когда другие страны увеличивают чистый импорт

• В общем глобальном равновесии, если какая-либо страна проводит политику, которая преследует целью чистый экспорт, то должны быть другие страны с чистым импортом

Страны с постоянными торговыми дефицитами имеют две проблемы
1. Может быть затруднительно финансировать кумулятивно высокий уровень внешней задолженности по отношению к ВВП
• Особенно если торговые дефициты происходят из потребления импортных товаров

2. Высокие уровни чистого импорта ослабляют совокупный спрос
• Чтобы поддерживать постоянную занятность труда, правительства могут начать проводить политику функционирования при бюджетном дефиците
• Но со временем это приводит к высоким уровням государственных долгов

• Таким образом, торговые дефициты могут вызывать дефициты бюджета. Доказано, используя причинность по Грэнджеру для как минимум одной страны из стран G7.
• Превращение в стандартную «историю» бюджетных дефицитов вызвано дефицитами торговли

Следствие
• Торговые дефициты подобны горячей картошке

• Страны получают урок от рисков постоянных торговых дефицитов

• Но если одна страна предпринимает действия по ограничению своего торгового дефицита, когда другая страна преследует политику торгового профицита, то рост торгового дефицита должен начать расти у какой-то другой страны

Дефицит как последнее средство

• США, по большому счёту, стали страной «дефицита как последнего средства»

• Пока другие страны предпринимают действия по сокращению своего торгового дефицита, когда страны с профицитом продолжают проводить политику его сохранения, то дефицит США по существу равен сумме профицитов

• Однако эта ситуация нежизнеспособна

Что страны с (торговым) дефицитом могут сделать?

• Корректировать обменный курс

• Однако результат может быть слабым

• Другие страны также могут начать проводить политику контрдевальвации
• Что едва ли является возможностью для членов еврозоны
• Которые в смысле дефицита присоединились к США, также прибегнув к дефициту как к последнему средству

• Внутренняя девальвация не является эффективной заменой
• Особенно при наличии деноминированных в евро долгов
• Если бы это было так, золотой стандарт не испытывал бы проблем для корректировки во время великой депрессии

• В целом, валютные курсы определяются потоками капитала, по крайней мере, что касается торговли, и в мире неограниченных потоков капитала, управление обменным курсом может быть затруднительно
• Хотя превентивное повышение валютного курса легче превентивного занижения курса

Укрепление дисфункциональной системы
• Основанная на долларе резервная система означает, что США скорее экспортируют «ГКО», нежели «автомобили»
• Однако экспорт ГКО не приводит к созданию рабочих мест
• Система усиливает роль США в качестве потребителя, который прибегает к дефициту в качестве последнего средства
• Накопленные объёмы долговых бумаг ведут к проблеме уверенности относительно стабильности резервной валюты

• Переход к резервной системе «доллар-евро» или «доллар-евро-йена» мог бы позволить разделить бремя, однако не решил бы основные проблемы (и возможно создал бы ещё более неустойчивую систему)

Прекращая неустойчивую систему
• Если ли что-то, что может воспрепятствовать странам с профицитами сохранению такой их политики?
• Да – если страны с дефицитами прекратят функционировать при дефиците
• Что произойдёт, если страны с профицитом будут пытаться поддерживать такое своё положение, тогда как другие страны будут предпринимать действия по предотвращению дефицитов?

• Что бы было, если бы, в рамках ЕС, страны с дефицитом настаивали бы на том, чтобы страны с профицитом предпринимали шаги по устранению своих профицитов
• Что более важно, (и более эффективно) чем действия стран с дефицитом

Альтернативная основа глобальной финансовой системы

• Глобальная резервная система
• С положениями, препятствующими накапливанию торговых излишков
• Помогающая странам (и глобальной экономике в целом) лучше управляться с макроэкономическими рисками
• Увеличивающая создание резервов в периоды глобального спада

• Реформирование ВТО, чтобы позволить развивающимся странам участвовать в промышленной политике
• Сокращение зависимости от обменного курса для «экспорта, который ведёт к росту» и экономическая трансформация

• Регулирование глобального финансового рынка и отчётность движения капиталов
• С сосредоточением на ограничении дестабилизирующих краткосрочных капиталов
• Особенно в период кризисов
• Принятие принципов управляемой системы обменного курса

• Глобально координируемая денежно-кредитная политика
• В условиях глобализации влияние денежно-кредитной политики является заметно другим
• Добавочная ликвидность не остаётся внутри создавшей её страны
• Что важно, если смотреть широко, так это глобальный совокупный спрос
• Один большой центробанк может поглощать глобальную ликвидность, когда другой её добавляет

Заключительные комментарии
• Излишки не создаются просто для продвижения торговых задач
• Однако для проведения промышленной политики развивающимися странами существуют веские причины

• Но каковы бы ни были основания для стран с торговыми излишками, цена за это ложится на другие страны
• И накапливание этих излишков привело к нежизнеспособным результатам – «долговому и дефицитному истощению»

• Глобальная нестабильность является результатом поведения стран с торговым профицитом по отношению к странам с торговым дефицитом

• Существуют односторонние действия, которые могут предпринимать страны с дефицитом, чтобы привести баланс в порядок

Глобальная реформа
• Но наилучшим были бы реформы глобальной финансовой и торговой системы
• Глобальной резервной системы
• Глобальной системы регулирования
• Глобальной торговой системы
• Улучшение координации глобальной денежно-кредитной политики

http://mixednews.ru/archives/16890
© Mixednews 2012. Права на опубликованный перевод принадлежат владельцам вебсайта mixednews.ru

Подпись автора

сила V правде!

0

122

Какой капитал нужен России?
Александр САЛИЦКИЙ, 16.04.2012

Цифра оттока капитала из России за первый квартал 2012 года (35 млрд. долл.), казалось бы, должна повергнуть обитателя нашей страны в ужас.
Тенденциозность же и подтекст предлагаемых прогнозов изменения ситуации в благоприятную сторону (после того, как финансовые рынки оценят новое правительство) совершенно ясны: состав экономического блока должен удовлетворять внешним критериям.

Такая постановка вопроса уже сама по себе являет трагическое для России состояние разрыва между декларируемым суверенитетом и трудной ролью придатка западной финансомики – на редкость хрупкого, или, говоря нынешним сленгом, волатильного (1).

Не буду особо клеймить западную финансомику - охотников до этого занятия теперь хоть отбавляй.
Ограничусь несколькими числовыми пояснениями той роли, которую она сыграла в развитии планеты за последние три с лишним десятилетия (начиная с гигантского повышения ставки рефинансирования в США в конце 1970-х годов), вызвавшего цепочку долговых кризисов. Её последние звенья у всех перед глазами.

Так вот, за «отчётный период» в реальный сектор экономики всех стран мира было недоинвестировано, по оценке компании McKinsey, 20 трлн. долл. (2) Интересно, что примерно такая же сумма (18 трлн. долл.) осела за это время в офшорах. Есть в этой сумме и доля России, примерно в 1 трлн. долл. – по консервативным оценкам. Чему это примерно эквивалентно?

Позволю себе ещё один пример – из жизни среднего по уровню жизни государства – Китая. Там за последние два года в провинции Гуандун было создано примерно 500 тыс. малых предприятий с 4 млн. занятых.
Для этого местным жителям, властям и зарубежным китайцам понадобилось 500 млрд. юаней капиталовложений. Или примерно 1 млн. юаней на одно предприятие со средним числом занятых 8 человек. В пересчёте на доллары – примерно 5 тысяч для создания одного рабочего места.

Сопоставив обе выкладки и увеличив цену создания рабочего места вдвое, имеем простой результат – за последние три десятилетия планета лишилась 2 млрд. (!) рабочих мест – не очень высокооплачиваемых, но позволяющих решить одну глобальную проблему – примерно столько жителей планеты голодает или недоедает.
За счёт этих мест можно было построить дороги, больницы, школы и т.п.

Российский же триллион эквивалентен 10 млн. рабочих мест с фондовооруженностью в 100 тыс. долл.

Вот вам и счёт западной финансомике.

Что позволяет его предъявить?

Опыт Китая, проводившего и проводящего политику избирательного допуска в страну иностранного капитала. «Мухи и котлеты – отдельно!» аршинными иероглифами написано на этой политике, которой не откажешь в научном подходе к развитию – личном вкладе нынешнего руководства в историю Китая.

Когда в середине нулевых годов в России сняли ограничения по движению капитала, российским «отличникам МВФ», видимо, казалось, что они много дальновидней и прогрессивней китайских финансистов.
Однако теперь-то, когда приходится натужно изображать преодоление кризиса, не пора ли обратить внимание на то, что полная конвертация юаня в Китае уже вынесена за рамки текущей пятилетки (2011-2015)?
А к её концу строенное устройство «Гонконг – Шанхай – Шэньчжэнь» даст мировым финансам три разных площадки. И мухи, и котлеты, и палочки для еды получат своё место.

Обратим внимание ещё на несколько обстоятельств.
Финансисты Китая в последние месяцы расширили допуск на китайский рынок институциональных инвесторов, ограничили 25 процентами прирост курса акций при первичных размещениях, начали создание собственного SWIFT. На ставшую устойчивой биржу в экспериментальном порядке в провинции Гуандун допущены местные пенсионные фонды. Если прибавить к этому необыкновенные успехи в интернационализации юаня, «плоский» фондовый рынок при растущем реальном секторе (в противоположность ситуации в западной финансомике и её российском придатке в последние два года), то очевидно, что постепенно создаётся альтернативная финансовая система, имеющая, безусловно, всемирную перспективу.
Понятнее также, где скорее может случиться очередной финансовый обвал.

Теперь вернёмся к избирательному подходу. Плохо соединённые с реальной экономикой деньги – это ещё (или уже – благодаря Китаю, Индии и многим другим странам, так или иначе ограничивающим приток капитала) не полноценный капитал.
Чтобы «оседлать» реальный экономический рост, капитал должен быть приведён в состояние просителя (особенно при растущей угрозе обвала).

Поэтому позволю себе ещё одну выдержку из доклада McKinsey. Аналитики известной компании прогнозируют рост спроса на инвестиции (и повышение цены капитала), который может достичь уровня, «не наблюдавшегося со времён послевоенного восстановления Европы и Японии или эпохи стремительного роста развитых рынков.
На рынках Азии, Латинской Америки и Африки уже отмечается всплеск инвестиционной активности, вызванный растущим спросом на новые дома, транспортную инфраструктуру, системы водоснабжения, заводы, офисы, школы, больницы и торговые центры».

Тут аналитики-оптимисты несколько подзабыли классику. Для выхода из кризиса нужны удешевление капитала (и кредитов реальному сектору) и рост накопления. Вот этого-то удешевления теперь вполне реально добиться.

Чем? Повторяю: политикой избирательного допуска «капитала» в действительно растущую экономику. Нужно ограничивать приток, а не отток – смотреть, как это делали и делают Китай и Индия, а не тратиться на бесчисленные инвестиционные форумы и не особо горевать при уходе из хозяйства псевдокапитала. Его обратно не надо пускать – как это китайцы делают.

Ещё нужно вспомнить политэкономию. Она ведёт свой отсчёт с начала XVII века и много мудрее оконфузившейся economics. В политэкономии различают промышленный, торговый и финансовый капитал. Часть последнего считают фиктивным. В тех же Соединённых Штатах Америки Генри Форд и господа Голдман и Сакс в 30-е годы представляли совершенно разные капиталы и идеологии.

Разумеется, времена меняются. Масса специфики в капитале, работающем в АПК, инновационном и информационном секторах.
Существенные различия во взгляде на капитал и экономику у инвесторов из разных стран и т.д.
Видов мух и котлет предостаточно, а их типологизация и использование – отдельное занятие для учёных и бизнеса в России. Те же приватизационные программы можно, не торопясь, осуществить так, что зависимость от особо опасных типов капитала снизится.

А ориентироваться на внешние критерии и настроения переменчивых инвесторов при определении состава правительства, конечно же, не стоит.

______________________________________
(1) Всем известно о чрезмерной доли офшоров и депозитарных расписок в капитале российских предприятий.
(2) Farewell to cheap capital: The implications of long-term shifts in global investment and savings. McKinsey Global Institute, 2011.

http://www.fondsk.ru/news/2012/04/16/ka … ossii.html

0

123

Приближаемся ли мы к повторению 2008-го?
Источник  http://www.chrismartenson.com/blog/are- … 2008/73476
перевод для mixednews – molten  http://mixednews.ru/archives/16947


Мы все знаем, что центральные банки и правительства активно вмешиваются в рынки с того времени, как в 2007 году ипотечный кризис дестабилизировал зависимую от долгового левереджа
http://projects.mixednews.ru/blog/data/17.html  глобальную экономику.
Мы также знаем, что беспрецедентная интервенция сейчас де-факто стала правоустановленной политикой центробанков и правительств.
В некоторых случаях представители финансового сектора заявляли о своём намерении «стабилизировать рынки» (т.е. реинфляциировать подпитываемые кредитами спекулятивные рынки) любыми необходимыми для этого средствами, либо проводить интервенцию на рынках при помощи прокси, чтобы политика вмешательства продолжала оставаться скрытой.

Во время слабых месяцев 2007-го и двух первых кварталов 2008-го годов рынок функционировал на фоне того, как Федрезерв и другие центробанки публиковали заверения о том, что ипотечный кризис удалось обуздать, удержав в рамках, и что он не представляет угрозы для мировой экономики.
Фондовый рынок вернулся к своей стандартной уверенности «Не надо сражаться с ФРС», – принципу, который обеспечил Феду богоподобную власть над рынками.

Но, увы, мировой финансовый кризис конца 2008 года показал, что гордыню не следует путать с божественной властью.

На кризис банки и государства ответили усилением политики, которая уже с треском провалилась. В последующие 2009-2012 годы они увеличили денежную массу и ликвидность, снизив ставки до нуля или почти до нуля.
И под эгидой «бюджетного стимулирования» государства назанимали огромные суммы денег. По сути, ничего не было исправлено, но нас поощряли верить, что многое было исправлено при помощи абсурдного комплекса «реформ», которые только усилили мощь банков без фактического обращения к решению основных причин кризиса:
крайней степени долгового левереджа, огромной концентрации финансовых средств, с помощью которых затем покупалась политическая власть, теневой банкинг и непрозрачность многотриллионого рынка деривативов, систематические мошенничества и хищения, фальшивая оценка активов и обязательств, а также различные схемы неадекватной оценки рисков.

Если бы пришлось объяснить весь мировой кризис одним простейшим заявлением, можно было бы сказать, что залог, обеспечивавший всю эту перевёрнутую пирамиду левереджированных долгов исчезла, в результате чего она обвалилась.

Поскольку глобальный жилищный пузырь был сердцем кризиса, давайте использовать жилищную сферу для объяснения этого простого обобщения.
Если дом, находящийся во владении не отягощён ипотекой, и вырастает в стоимости с $200 до $500 тысяч, залог актива на пике оценивается в $500 тысяч.
Если дом в стоимости падает до $250 тысяч во время спада после разрыва пузыря, то стоимость залога теперь составляет $250 тысяч.

Если этот залог не отягощён долгом, владелец не испытывает «заёмных последствий» этого спада. Его актив упал в цене, и он чувствует себя беднее, даже при том, что он номинально стоит больше, чем был до пузыря.

Сравните это с домом, приобретённым за $500 тысяч по ипотеке с высокой долей заёмных средств, где фактического наличного залога лишь три процента ($15 тысяч).

Обеспечение по отношению к заёмным средствам составляет соотношение 33 к 1.
Это невероятно выгодно, если дом продолжает рост до стоимости в 600 тысяч, поскольку этот рост генерирует шестикратный возврат инвестированной наличности (100 тысяч минус 15).
Но если стоимость жилья снижается на 10 процентов до $450 тысяч, то в этом случае исчезает не только 3-процентное обеспечение наличностью, снижается также и стоимость предмета обеспечения, который этот залог обеспечивает. Ипотека уже не стоит $500 тысяч.

Поскольку Уолл-стрит секьюритизировал ипотеку в ипотечные ценные бумаги (MBS), и продал эти финансовые инструменты инвесторам, то и ценность этих MBS также падает, поскольку качество залогового объекта ухудшилось.
И поскольку различные деривативы продавались под залог этих MBS, то и стоимость этих деривативов также оказалась под подозрением.

Если 1 доллар в залоге обеспечивает 33 доллара левереджа в перевёрнутой пирамиде, которые затем сами становятся залогом, обеспечивающим ещё большую пирамиду деривативов, то когда исчезает 1 доллар фактического залога, вся конструкция лишается своего основания.

В нашем примере ипотека  в балансах по-прежнему оценивается в $450 тысяч, однако фактический залог (дом), стоит всего $250 тысяч. Идея, которую преследуют центробанки по всему миру, состоит в том, что если они закачают достаточно свободных денежных средств и ликвидность в систему, и выкупят токсичный долг (т.е долг, залог которого обнулился), то иллюзию того, что реальные залоги, обеспечивающие уверенность рынка, реально существуют, удастся сохранить.

Субстандартная ипотека проложила путь субстандартному госдолгу
Имплозия сверхлевереджированных ипотечных займов вызвала глобальный кризис 2008 года, потому что рынок осознал факт того, что залоги, обеспечивающие все основанные на долге «активы» – испарились.
Четыре года спустя наступает знакомый до боли момент: залог, обеспечивавший объёмы государственных долгов в Европе, исчез.
Ценность долга, а в данном случае это государственные долговые облигации – теперь находится под подозрением.

Европейский центральный банк сделал то же, что и Федеральный резерв США: больше того, что уже потерпело эпический крах.
Расширение денежной массы, накачивание ликвидности и выкуп токсичных долгов в надежде на то, что рынок поверит, что существует реальный залог, поддерживающий левереджированную пирамиду.

Конечным залогом, обеспечивающим фондовый рынок является балансовая стоимость активов, принадлежащих компании, однако подразумеваемым активом являются доходы корпорации: акции являются претензиями на будущие доходы корпорации.

Продолжая проводить с треском провалившуюся политику
В таких расчётах существуют все виды слагаемых, которые рынки, как предполагается, должны отражать: оценка валюты, продажи, прибыли, затраты на рабочую силу и сырьё, инфляция и так далее.
Теперь рынки подвергаются манипуляции для поддержания иллюзии того, что существует достаточно залога для поддержания перевёрнутой пирамиды. Трудно понять, что является реальным, а что вымышленным.

Одним из немногих способов различить разницу является сравнение различных рынков и поиск расхождений. Если спектр рынков и индикаторов указывает в одну сторону, а другой рынок указывает в другую сторону, то у нас есть основа для того, чтобы задаться вопросом – что из этого отражает иллюзию, а что – реальность.

В 2008-м центробанки и правительства потеряли контроль над иллюзией того, что существует достаточно залога для обеспечения колоссальных объёмов заёмных долгов. Таким образом, продолжая делать то, что один раз уже провалилось, они кропотливо восстанавливают иллюзию того, что они контролируют рынки, и, следовательно, ценность залога.

Мы живём в год выборов, где 4-летний цикл, по идее, должен гарантировать, что этот год обернётся для акций ростом.

Или, возможно, 2012 складывается в картину 2008-го, и рынок вдруг осознает факт того, что интервенция в рынки не создаёт залог, она создаёт лишь временную иллюзию его существования.

0

124

Золотой стандарт стал причиной Великой Депрессии?
Льюис Нейтан(Lewis, Nathan) http://www.forbes.com/sites/nathanlewis … epression/
Перевод: http://goldenfront.ru/articles/view/zol … -depressii

Когда бы я ни говорил о золотом стандарте, обычно находится кто-то, кто встает и говорит – «а как насчет Великой Депрессии?» - как будто бы эта ремарка бьет все возможные доводы против.
Да, ну и что насчет нее?

Великая Депрессия, без сомнения, была периодом, когда подавляющее большинство экономистов отбросило точку зрения классической школы http://www.newworldeconomics.com/archiv … 52011.html
подчеркивавшую стабильную ценность денег, и приняло меркантилистскую точку зрения, акцентирующую деньги, которыми можно манипулировать с целью получения краткосрочных экономических выгод.

Безработица была главной экономической проблемой, которую им было необходимо решить. Поэтому они искали способ ее решения через валютные манипуляции. Все это кажется глуповатым, если выражаться с помощью такой терминологии, не правда ли?

Думаю важно признать, что произошел настоящий политический переворот. Правительства по всему миру уже полностью взяли на вооружение валютную девальвацию к тому времени, когда в 1936 году вышла книга Кейнса (Keynes) «Общая теория занятости, процента и денег» (The General Theory of Employment, Interest and Money). Само название уже говорит, откуда Кейнс получит занятость, что хорошо, так как книгу читать практически невозможно.

В действительности к 1934 году правительства уже были довольно утомлены игрой в девальвации в стиле «ограбь соседа» и больше не принимали никаких мер на этом фронте. США поддерживали стоимость доллара в золоте на уровне $35 за унцию с 1934 до 1971.

Люди в то время по большей части не придерживались идей о том, что золотой стандарт вызвал Великую Депрессию. Они просто хотели иметь возможность девальвировать свои валюты, а система золотого стандарта была этому препятствием.

Идея о том, что золотой стандарт или в более широком смысле монетарные обстоятельства того времени стали причиной Великой Депрессии появились в 1960-х гг. Я вижу в этом в основном попытку атаки на Федеральный Резерв. Он не пользовался популярностью у либертарианцев с момента основания в 1913 году. Так что если вам не нравиться Фед, то вините его за Великую Депрессию. Не уверен, что есть еще какое-то объяснение.

На самом деле Фед выполнил свою задачу «кредитора последней инстанции», как эта фраза понималась в то время. Свидетельство тому – низкие и стабильные краткосрочные ставки межбанковского финансирования в течение всего периода. Фед был создан именно для этого  и выполнил свою задачу.

Я рассматривал период 1914-1930 гг. очень детально в прошлом и не нашел ничего особенно важного. Валюты были привязаны к золоту. Таким образом, золотой стандарт мог вызвать Депрессию только в том случае, если бы стоимость золота неожиданно и резко изменилась, а у таких изменений нет исторических прецедентов, и их не заметили современники.

И что же вызвало такое драматическое изменение стоимости? Кто-то попытался обвинить Францию, что мне кажется довольно смешным, если посмотреть на исторические данные. Франция не принимала каких-либо значительных мер. (Я заметил, что почти никто на самом деле не смотрит на данные, хотя они доступны бесплатно с базы данных ФРБ Сент-Луиса FRASER).

Мы кое-что знаем о Великой Депрессии. Мы знаем, что началась всемирная и драматическая торговая война в ответ на американский тариф Смута-Хаули, поднявший тарифы на более чем 20, 000 продуктов. Смут-Хаули наложил тариф 60% на 3200 товаров, многие из которых даже не изготавливались в США. Но одного этого было недостаточно, чтобы вызвать всемирную рецессию.

Когда налоговые поступления правительства начали падать в первоначальную рецессию и спрос на социальные сервисы и общественные работы вырос, по всему миру были резко подняты налоги, что соответствовало консервативной экономической ортодоксии того времени. Особенно это коснулось Британии, Германии и США, тогда как Франция и особенно Япония были в этом отношении куда менее агрессивны.

В США сильное повышение налогов произошло в 1932 году. Высшая планка подоходного налога выросла с 25% до 63%, к тому же произошел настоящий взрыв акцизов, являвшихся, по сути, национальным налогом с продаж. В Британии и Германии это произошло в 1930-33 гг. Разве это не похоже на сегодняшнюю политику жесткой экономии, проводимую в Европе, но умноженную в несколько раз? Тогда это не сработало, - как и сегодня.

Когда безработица устремилась в небеса, как это произошло в Греции и Испании в ответ на недавний «аскетизм», правительства начали девальвировать свои валюты в качестве меры последней инстанции. В Германии в 1931 году это было нечто случайности посреди банковской паники. За ней последовала Британия с международной девальвацией в сентябре 1931 года и Япония в декабре 1931 года. Затем США в 1933 году и Франция в 1936 году.

Результаты этих девальваций вы, наверное, уже себе представили. Индустрия стала «конкурентной», а долги стали легче обслуживать, так как их можно было выплачивать в девальвированных деньгах. Экономическая ситуация у девальваторов несколько улучшилась и уровень безработицы понизился.

Как насчет тех стран, которые не стали девальвировать, как США и Франция? Им стало хуже из-за искусственного «конкурентного преимущества» полученного девальваторами. Их индустрии стали искусственно «неконкурентоспособными», а их экономики были залиты дешевым импортом. Отсюда и название «ограбь соседа», так как все преимущества были получены за счет экономического хаоса в не девальвировавших странах.

На самом деле ситуация в странах, применивших девальвацию, была не так уж хороша, потому что «конкурентные преимущества» были получены за счет потери покупательной способности доходов, а держатели облигаций пережили де-факто частичный дефолт. Невозможно девальвировать себя к благополучию, как тогда, так и сейчас, и поэтому игры в девальвацию были вскоре отброшены. Снежный ком валютных девальваций добавил еще хаоса и неопределенности к уже и так мрачной картине. Мир, получивший урок о том, как мало можно добиться жонглирую единицей измерения, вернулся к системе золотого стандарта, которая была формализована в 1944 году в рамках Бреттон-вудского соглашения.

Всю оставшуюся декаду правительства бросались от «стимула», то есть выкидывания в бездонную дыру государственных средств и накопления огромных дефицитов, к «аскетизму», то есть к повышению налогов. Результаты и стратегия были такими же как сегодня в Европе и Японии.

И это, вкратце, и была Великая Депрессия. При чем здесь система золотого стандарта? Цель системы золотого стандарта тогда как и сейчас заключалась в том, чтобы получить валюту со стабильной стоимостью. Думаю, что полностью достиг этой цели, как это и было в течение столетий.

Правительства вели тарифные войны, которые породили рецессию. Затем они усугубили проблему с помощью «жесткой экономии» и «стимула» (дефицитного финансирования и увеличения налогов). Затем они еще усугубили проблему валютным хаосом, хотя в краткосрочной перспективе это помогло.

Конечно же, помогло. Именно поэтому правительства забавляются с валютными девальвациями уже более двух тысяч лет. Вы думаете они так себя вели из-за того, что это было политически неприемлемо?

Я говорю, что верным ответом на Великую Депрессию была не валютная девальвация. Проблемы надо было решать напрямую  http://www.newworldeconomics.com/archiv … 21611.html
Прекратить тарифные войны, как это отважно попытался сделать государственный секретарь Рузвельта Корделл Халл (Cordell Hull). Не поднимать налоги – от этого только хуже. Тратить на социальные программы, чтобы облегчить проблемы, но не тратить горы денег налогоплательщиков в надежде на какой-то «эффект мультипликатора», который никогда не ощущается.

Можно даже сократить налоги   http://www.newworldeconomics.com/archiv … 20312.html  или, что еще лучше, провести всеобъемлющую налоговую реформу, как, например, введение   http://www.newworldeconomics.com/archiv … 93011.html  плоского налога в России посреди руин 2000 года.

Рецессия 1921 года часто приводится в пример того, что случается, когда ты «ничего не делаешь» и даешь экономике выздороветь. Спад был почти такой же мощный, как и на начальных стадиях Великой Депрессии, но выздоровление наступило быстро и остальная часть декады 1920-х была годами бума, особенно в США.

Но правительство США не «ничего не делало» в 1921 году. Республиканец Воррен Хардинг (Warren Harding) выиграл президентские выборы в 1920 году, заменив демократа Вудро Вильсона (Woodrow Wilson). Хардинг обещал резко сократить ставки подоходных налогов, что он и сделал. Высшая ставка упала с 73% в 1920 до 46% в 1924 году и дополнительно были сокращены корпоративные налоги. Кэлвин Кулидж (Calvin Coolidge) обещал еще больше сократить налоговые ставки на выборах 1924 года – высшая ставка должна была упасть до 25%. Он победил и выполнил свои обещания сразу после этого.

Предположительно кейнсианцы отлично изучили Великую Депрессию. Что же они сегодня делают? В Европе – это «стимул» и раздутые государственные бюджеты, «аскетизм» и высокие налоги, а затем, после предсказуемой неудачи этого подхода, призывы к таким странам как Греция и Испания выйти из Еврозоны и девальвировать. Именно так поступали правительства во время Великой Депрессии и сегодня мы получаем точно такие же результаты. Никто ничему не учится.

______________________

Льюис Нейтан(Lewis, Nathan)
Глава компании New World Economics, автор труда о монетарной роли золота Gold: the once and future money - "Золото: деньги прошлого и будущего", Wiley

0

125

Рон Хира берет интервью у американского экономического диссидента Мартина Армстронга о долговом кризисе и путях выхода из него

Goldenfront: Для лучшего понимания интервью, Рон Хира (Ron Hera) специально для наших читателей любезно согласился рассказать о деле Армстронга и нарушениях закона связанных с ним.

Рон Хира: Дело Мартина Армстронга: воровство, коррупция и вымогательство в правительстве Соединенных Штатов

Дело Мартина Армстронга (Martin Armstrong) – это история о краже, коррупции и вымогательстве.
Однако эти преступления совершило американское правительство, а не Армстронг.
Его обвинили в мошенничестве в 1999 году, когда обнаружилось, что банк Republic New York Bank, управлявший счетами компании Армстронга, Princeton Economics, Ltd., а также счетами ее клиентов, сформировал неверные выписки о состоянии счетов.
Средства японских клиентов Princeton Economics были ошибочно объединены со средствами других инвесторов.

По утверждению Армстронга, он не знал, что Republic New York Bank объединил средства и что его японские клиенты не потеряли свои деньги. В Republic New York Bank заявили, что Армстронг стоял за этим мошенничеством, и помогли прокуратуре США открыть дело против него. Republic New York Bank, уничтоживший множество документов, чтобы скрыть следы своей деятельности, выплатил штраф в размере $606 млн. Однако ни одному сотруднику банка обвинений выдвинуто не было.         

Такая ситуация типична для американских правительственных регуляторов в целом и для нью-йоркских судов в частности, то есть они не хотят портить репутации финансовых компаний и законы не применяются. Иными словами, нью-йоркские суды коррумпированы. В результате финансовое мошенничество стало очень успешной бизнес-моделью в Нью-Йорке. Крупные нью-йоркские банки получают гораздо более грандиозные прибыли, чем штрафы, которые они выплачивают в судах, и таким образом, они участвуют в еще более крупных мошенничествах. Те несколько человек, которых удалось привлечь к ответственности за преступления, всегда являются посторонними людьми.

Финансовые активы Армстронга сразу же заморозили, чтобы он не смог воспользоваться юридической защитой. Это стандартная тактика американских федеральных прокуроров. По сути, они часто выдвигают ложные обвинения против друзей или членов семьи обвиняемого, чтобы лишить того финансовой поддержки и добиться вынужденных признаний (с помощью угроз предъявить фальшивые обвинения членам семьи или разрушить их финансовое благосостояние). Это и есть «легальное» воровство и вымогательство.

Не выдвинув никаких обвинений в преступлении против Армстронга, федеральный судья Соединенных Штатов Ричард Оуэн (Richard Owen) приказал ему передать федеральному правительству США свои наиболее ценные активы, включая золото и собственное программное обеспечение, которое Princeton Economics использовала для моделирования международных потоков капитала. Когда он отказался, его отправили в тюрьму за «неуважение к суду». Армстронг пробыл в тюрьме 7 лет без суда и следствия, не будучи обвиненным в каком-либо преступлении, потому что он не отдал свою собственность федеральному правительству США.

Высшим законом Соединенных Штатов является Конституция США. Четвертая поправка к Конституции гласит: «Право народа на охрану личности, жилища, бумаг и имущества от необоснованных обысков и арестов не должно нарушаться…» Шестой поправкой к Конституции США устанавливается: «При всяком уголовном преследовании обвиняемый имеет право на скорый и публичный суд…» Это значит, что собственность обвиняемого в преступлении не может быть конфискована правительством, кроме случаев, когда обвинения выдвинуты судом присяжных, и что правительство не может посадить кого-то в тюрьму без суда, чтобы, например, заставить его признаться в преступлении, которого он не совершал.

В деле Армстронга федеральное правительство действовало в точности как незаконная преступная организация. К сожалению, в сегодняшней Америке это обычное явление. Американское федеральное правительство делает все, что хочет, и берет все, что хочет взять, попросту игнорируя закон. В реальности нет никакого закона. Законом является то, что говорит правительство. Те, кто отказывается повиноваться произвольным капризам хозяев в правительстве, оказываются под железным сапогом тирании.

В 2007 году Апелляционный суд Соединенных Штатов отстранил судью Оуэна от дела Армстронга. Судью Оуэна не вывели из состава суда и не обвинили в преступлении, хотя он открыто нарушил многочисленные положения Конституции США. Наконец, дело было рассмотрено в суде в 2007 году. Не имея возможности воспользоваться юридической защитой, Армстронг признал себя виновным и был приговорен еще к 5 годам лишения свободы, даже несмотря на то, что его 7 лет незаконно продержали в тюрьме. В 2011 году Армстронг, наконец, оказался на свободе.

Интервью Мартина Армстронга
29 марта 2012 года

Hera Research Newsletter  http://www.heraresearch.com/  с удовольствием представляет захватывающее интервью с Мартином Армстронгом, основателем и бывшим директором компании Princeton Economics, Ltd. В 1980-е годы Princeton Economics стала международным лидером в сфере консалтинга и работала с транснациональными корпорациями Парижа, Лондона, Токио, Гонконга и Сиднея, а в 1983 году Wall Street Journal назвала Армстронга самым высокооплачиваемым консультантом в мире.

Мнение Армстронга, ведущего валютного аналитика и частого автора статей в академических журналах, о финансовых рынках по-прежнему пользуется высоким спросом. Специальная группа президента (комиссия Брейди), расследовавшая обвал на американском фондовом рынке в 1987 году, обратилась к Армстронгу; кроме того, в 1997 году его пригласили консультировать Народный банк Китая во время азиатского валютного кризиса.

Изучая историю цен на золото и финансовых паник, Армстронг разработал циклическую теорию цен на сырьевые товары, что привело к появлению модели экономического доверия на базе числа Пи, используемую для составления долгосрочных прогнозов. С помощью своей модели Армстронг за несколько месяцев предсказал высшую точку индекса Никкей в 1989 году, 20 июля 1998 года – пик американского фондового рынка, а также важный максимум на финансовых рынках 27 февраля 2007 года. Журнал New Yorker  назвал его теорию «Секретным циклом», а Джастин Фокс (Justin Fox) написал в журнале Time, что модель Армстронга позволила «сделать несколько поразительно точных прогнозов с использованиемформулы, основанной на математической константе «Пи» (30.11.2009, стр.30)

Hera Research Newsletter (HRN): Спасибо, что сегодня вы с нами. Принимая по внимание своп-линии Федерального резерва и операцию долгосрочного рефинансирования (Long Term Refinancing Operation, LTRO) Европейского центрального банка, каков прогноз для евро?

Martin Armstrong: Система евро изначально ущербна. Если описать ее понятными для американца терминами, то представьте, что все пятьдесят штатов имеют право на выпуск федеральных облигаций. Это был бы полный, абсолютный хаос. Если выражаться политически корректно, они сделали следующее: они заявили, что, так как каждый член союза выпускает собственные облигации вроде федеральных, они все должны считаться резервами, а крупные банки должны справедливо распределить свои активы между ними. Это полное безумие. В то время как страны вроде Греции и Испании гибнут под долговым бременем, это отражается на банковской системе. У нас в Соединенных Штатах рухнули акции Long Term Capital Management (LTCM) (в 1998 году), и правительство спасло этот хедж-фонд, чтобы не пришлось выкупать нью-йоркские банки. В Европе та же проблема. По сути, ЕЦБ в действительности спасает европейские банки «по блату», чтобы поддержать европейские государственные облигации.

HRN: Будет ли справедливым сказать, что помощь Греции – это на самом деле выкуп банков, в то время как LTRO – это спасение государственных долговых обязательств?

Martin Armstrong: Конечно. Двум словам - «политика» и «экономика» - стоило сразу разойтись, как только они впервые повстречались. Политики всегда так поступают. Во время ссудо-сберегательного кризиса в США политики стимулировали кредитование на местных рынках недвижимости, вынудив сберегательные учреждения получать чартеры от федерального правительства в 1980 году и застраховав их долларами налогоплательщиков. Ссудосберегательные компании инвестировали свои средства в недвижимость. Затем политикам понадобились деньги, поэтому они сократили программу списаний в недвижимости. А они не думали, что это скажется на рынке? По сути, они выдали кредиты на недвижимость, заинтересовали ссудосберегательные конторы, чтобы те инвестировали в нее, а потом приняли Закон о реформе налоговой системы 1986 года. После этого четверть сберегательно-кредитных компаний обанкротились, они были вынуждены выкупить их, желая при этом обязать всех вкладывать в неликвидные активы, притом, что проблему создали, в первую очередь, сами политики. В Европе ситуация та же.

HRN: Европейские политики устроили кризис государственной задолженности, классифицировав все европейские государственные облигации в качестве резервов?

Martin Armstrong: Да. Определив европейские правительственные облигации как резервы и потребовав, чтобы банки эти резервы держали, они заставили европейские банки скупить долговые обязательства таких стран, как Греция и Испания. Например, Греция получила возможность брать кредиты по значительно более низким ставкам, чем обычно. В этом году только Испании и Италии пришлось выпустить долговые обязательства с более отдаленными сроками выплаты на €600 млрд. Все эти облигации были эмитированы по очень низкой ставке. Теперь придется перевыпустить их с новым срокам исполнения, а новые ставки достигают 6-7%. Правительственные бюджетные расходы существенно вырастут, и это вызовет реальный экономический кризис.

HRN: Поможет ли европейский механизм финансовой стабилизации (European Financial Stabilization Mechanism, EFSM) решить эту проблему?

Martin Armstrong: Нет. Когда они создавали евро в 1997 или 1998 году, я говорил им, что этого делать нельзя, и что им придется иметь общие долговые обязательства. Они понимали, что это будет расценено как спасение членов союза, у которых на тот момент было больше долгов. Механизм EFSM, который является частью Европейского фонда финансовой стабилизации (European Financial Stability Fund, EFSF), движется в этом направлении, но это, скорее, механизм спасения, нежели консолидация. Это полумера. Им нужно обратить существующую задолженность в федеральные облигации, а новые долговые обязательства, выпущенные государствами-членами Европейского Союза, будут равноценны американскому государственному долгу и не будут приниматься в качестве резервов.

HRN: Может ли выжить евро?

Martin Armstrong: Я не думаю, что оно уйдет со сцены. Мне кажется, что они сделают все возможное, чтобы сохранить его. Политики никогда не захотят признать ошибку. Если им придется пойти на инфляцию, они так и сделают. Германия сдалась.

HRN: Станет ли это причиной нового финансового кризиса?

Martin Armstrong: Следующий кризис начнется в 2015 году. Увидеть долгосрочные тенденции способен трехлетний ребенок с карманным калькулятором.

HRN: Вы говорите о европейском кризисе государственной задолженности?

Martin Armstrong: Не только о еврозоне. Безумна сама идея о том, что можно бессрочно брать в долг год за годом и никогда ничего не возвращать, и это, каким-то образом, вызывает меньшую инфляцию, чем просто включение печатного станка. В США, если бы мы только печатали деньги, государственный долг составил бы всего 40% от того объема, которого он достигает сегодня. Мы создаем валюту, да еще платим проценты по ней.

HRN: Как вы думаете, у японцев те же проблемы?

Martin Armstrong: Долг Японии чуть меньше 300% ВВП. Единственная причина сохранения сильной иены – это то, что деньги возвращаются в Японию. Я думаю, мы приближаемся к дну в Японии, за которым последует инфляция, и это, вероятно, будет последней каплей.

HRN: Как выглядит доллар США в сравнении с евро и иеной?

Martin Armstrong: У доллара наилучшие позиции из всех трех уродцев. Европа – слаба из-за своей структуры. Ее пришлось бы федерализовать, и я не думаю, что политики пойдут на это. Япония на данной стадии совершенно безнадежна.

HRN: Ставит ли это под сомнение всю концепцию центрального банкинга?

Martin Armstrong: В случае необходимости центральные банки могут вмешиваться и вливать в систему наличные за счет более долгосрочных активов. Таково было первоначальное назначение Федерального резерва.

HRN: А разве Федеральная резервная система не является главной причиной такого высокого уровня государственной задолженности США по сравнению с тем, что было бы, если бы американское правительство эмитировало собственную валюту?

Martin Armstrong: Когда был создан Федеральный резерв, на самом деле не было никого государственного долга. Американский национальный долг начался с Первой мировой войны, а затем со Второй. Когда Федеральный резерв хотел стимулировать экономику, он скупал корпоративные облигации, а не федеральные, и это действительно помогало экономике. Политики полностью исказили предполагаемое предназначение Федерального резерва. Чтобы выпускать долговые обязательства для войн, они запретили Федеральному резерву покупать корпоративные облигации, а велели скупать федеральные. На протяжении Второй мировой войны Федрезерву также приходилось поддерживать номинальную стоимость этих облигаций.

HRN: Политики изменили задачи Федерального резерва?

Martin Armstrong: Когда Федеральный резерв был создан в 1913 году, он действительно служил неким страховочным механизмом, помогающий управлять банками и находящийся у них в собственности. Он был не таким зловещим, каким его изображали многие. Он был ближе к Корпорации по защите интересов фондовых инвесторов (SIPC) или к Федеральной корпорации страхования депозитов (FDIC). Роль Федерального резерва изменилась из-за Первой мировой войны. Возникла теория, что инфляция возникает в связи с увеличением денежной массы, и так как Федеральный резерв отвечал за предложение денег, политики часто говорили Федрезерву, что все дело в инфляции. Подавляющее большинство членов Конгресса не считают себя ответственными за состояние экономики. Они воздевают руки к небу и говорят: «Что ж, это работа Феда».

HRN: Банковская система частичного резервирования инфляционна по своей природе.

Martin Armstrong: Ну, это в действительности система рычага. Денежная база увеличивается за счет тех же денег и выдается в качестве кредитов несколько раз, так что если я положу в банк $100, и банк выдаст вам $100 в кредит, мы оба будем думать, что у нас по $100, тогда как в реальности существует лишь один стодолларовый вклад. Возьмем рынок ипотечного кредитования, где Федеральный резерв создал триллионы долларов, выкупив ценные бумаги, обеспеченные ипотекой. Ипотечный рынок сжался с максимума примерно на $5 трлн. В то же время произошло сокращение рискованных рыночных позиций. Если бы Федеральный резерв выпустил $3 трлн, когда не было никакой дефляции, это привело бы к инфляции, но в системе подобного типа экономический спад всегда приводит к дефляции и сокращению заемных средств. При дефляции всем нужны наличные, так что стоимость активов падает. Наличные составляют лишь малую долю общей стоимости активов на пике. Но если бы Билл Гейтс (BillGates) продал все свои акции Microsoft одновременно, они не стоили бы столько, как на бумаге. Это инь и ян между рычагом и дефляцией.

HRN: В чем разница между использованием депозитов на выдачу в кредит по $10 на каждый доллар и созданием денег с потолка?

Martin Armstrong: Существующая сегодня банковская система в реальности является аферой. Раньше вы платили банку за хранение своих денег, но затем они начали выдавать их в долг, чтобы заработать еще больше. Они давно вычислили, что им нужно оставлять всего 6-10% от объема вкладов. Когда в экономике происходит спад, это похоже на набег вкладчиков на банк. Но реальная проблема состоит в том, что они производят краткосрочные займы в виде вкладов до востребования и выдают их в качестве долгосрочных кредитов, чтобы заработать на разнице. Когда начинается кризис, их активы оказываются заморожены на десять, двадцать или тридцать лет, но тут к ним приходит краткосрочный спрос с требованием «вернуть мои деньги сейчас же». Так что в действительности эта система не работает вообще.

HRN: Давайте поговорим о золотом стандарте. Он бы предотвратил европейский кризис государственной задолженности?

Martin Armstrong: Нет. В США можно было сохранить золотой стандарт, но им пришлось бы поднять цену золота. Они держали официальную цену на уровне $35 и в 1968 году перешли на двухъярусную систему, где и у свободного рынка была цена. Они постоянно выпускали новые бумаги, но не меняли соотношение. Неужели они не думали, что в какой-то момент все это пойдет прахом? Политики всегда тратят больше, чем имеют. У нас был золотой стандарт, и они его развалили. Это поведение в духе «голосуйте за меня, и в каждой кастрюле будет по цыпленку». Ничего не финансируется. В США никто не планировал программу социального обеспечения. Политики просто приходят и говорят: «Голосуйте за меня, и я дам вам это и то», но за это никто не платит.

HRN: Вам импонирует идея возвращения к золотому стандарту?

Martin Armstrong: Мы должны разобраться непосредственно с правительственными расходами. Аннулировать возможность заимствования. Это важнее, чем решать, что называть деньгами. Что они теоретически пытаются сделать с золотым стандартом? Они пытаются сказать: если мы вернем золотой стандарт, вы не сможете создавать денег больше, чем у вас имеется золота, но в прошлый раз было то же самое. Я не вижу панацеи, которая не даст им сделать это вновь. На нынешней стадии неважно, что использовать в качестве денег – раковины-рапаны или золото. В правительстве нет финансовой ответственности. Мы должны искоренить главную проблему и правительственные займы, за исключением военного времени.

HRN: Это аргумент в пользу сокращения правительства?

Martin Armstrong: Именно. Во время Великой депрессии безработица лишь выросла до того уровня, как сейчас, но потом произошла «Пыльная чаша» (серия катастрофических пыльных бурь, происходивших в прериях США и Канады между 1930 и 1936 годами (в отдельных регионах до 1940 года). Именно ее Шумпетер (Schumpeter) и назвал созидательным разрушением. Она направила занятое население Америки на путь квалифицированного труда. До Великой депрессии почти половина рабочей силы была задействована в сельском хозяйстве. К 1980 году в сельском хозяйстве было занято лишь 3%. Сегодня мы столкнулись с той же проблемой, только сейчас 40% рабочей силы работает в правительстве. Они ничего не производят и не вносят никакого вклада в валовый внутренний продукт (ВВП). Конечно, официальная статистика учитывает как правительственные расходы, так и зарплаты государственных чиновников, так что если государство кого-то нанимает, ВВП растет вдвое быстрее.

HRN: Это дает повод предполагать, что ситуация с соотношением долга к ВВП намного сложнее, чем кажется.

Martin Armstrong: Да. Правительство подделывает абсолютно все показатели. Ситуация очень, очень серьезная. Единственная страна, финансировавшая пенсионный план, - это Австралия. Размер необеспеченных обязательств США составляет $60 трлн. На пике, в 2007 году, общий объем американской ипотеки достигал $15 триллионов. Впереди нас ждет катастрофа. Вот почему правительство преследует тех, кого они называют богачами, и так далее. Сегодня к богачам причисляют всякого, чей семейный доход достигает или превышает $250000. Если вы и ваша жена оба имеете работу, приносящую по $125 000 в год, то вы относитесь к богатым. Так как молодые люди дольше живут с родителями, их зарплаты могут считаться частью семейного дохода.

HRN: Это разве не то, что осталось от среднего класса?

Martin Armstrong: Они всегда говорят о ком-то вроде Воррена Баффетта (Warren Buffett) или Билла Гейтса, но таких людей не так немного, и если правительство заберет у них все имеющееся, этого даже не хватит, чтобы ликвидировать годовой дефицит бюджета. Это фактически война против американского среднего класса. Когда они больше не смогут продавать облигации, потолок рухнет. В этот момент рынок облигаций будет полностью уничтожен.

HRN: Вы ожидаете, что Федеральный резерв продолжит монетизацию казначейских облигаций США, например, в рамках третьего этапа количественного смягчения?

Martin Armstrong: Они втянуты в монетизацию, но это не будет стимулировать экономику. Не только американцы владеют 30-летними облигациями. Может быть, китайцы продают свои облигации Федеральному резерву, а потом говорят спасибо и забирают деньги обратно в Китай. Невозможно стимулировать только внутреннюю экономику. Теории Федерального резерва устарели. Они базируются на внутренней экономике и даже старом золотом стандарте. Эти теории основаны на том, чего вообще больше не существует. Посмотрите на университеты. В Лондонской школе экономики даже не преподают хеджирование. Поразительно.

HRN: Как вы думаете, в США будет долларовая гиперинфляция?

Martin Armstrong: Нет, потому что экономика не проживет достаточно долго, чтобы достичь стадии гиперинфляции. Все рухнет еще до того, как это произойдет. Важно понимать, что американцы склонны зацикливаться на американских показателях, тогда как Европа находится в еще более сложной ситуации. Многие европейские банки все еще в собственности правительств.

HRN: Что может сделать американское правительство для восстановления экономики?

Martin Armstrong: Сложно заставить их сделать что-то, что действительно благотворно влияет на экономику. Они этого не понимают. Они и рекордную базу корпоративных наличных в США создали из-за плохой политики.

HRN: Чего же именно не понимают члены Конгресса?

Martin Armstrong: В 1996 году я давал показания перед Постоянным бюджетным комитетом Палаты представителей, и они хотели знать, почему ни одна американская компания не получила подряда на строительство плотины на Хуанхэ. Я сказал, что США и Япония – это единственные компании в мире, которые облагают налогами общемировой доход. Мы слышим о компаниях, которые выплачивают львиную долю, но если они не в США, то о какой доле идет речь? Если говорить о правительстве США, то тут ты экономический раб. Если ты родился в Соединенных Штатах, ты должен платить налоги, даже если ты не живешь в США и не получаешь никаких выплат. В других странах такого нет. К примеру, немецкая компания, подающая заявку на участие в том же тендере в Китае, заведомо дешевле американской.

HRN: Вы хотите сказать, что налоговая политика американского правительства вывела компании в офшор?

Martin Armstrong: Чтобы конкурировать на международном уровне, американским компаниям приходится покидать Соединенные Штаты. Это связано не только с трудозатратами, так как вам нужны квалифицированные кадры. Я помогал перевести множество компаний в Европу. Приходится находить оптимальное сочетание рабочей силы и налоговых преимуществ. Невозможно отправить автопроизводителя в Зимбабве. Это гораздо более деликатный баланс, чем говорят политики.

HRN: Могут ли политики сделать что-нибудь, чтобы вернуть компании в США?

Martin Armstrong: Одна из первостепенных задач – установить окончательную налоговую ставку и не менять ее на каждых выборах. Именно это является причиной рекордного накопления корпоративных наличных. Зачем компании нанимать людей, если только и слышно: «мы разберемся с богачами», «мы доберемся до корпораций», и им придется платить больше. Вот откуда растут ноги у исторического максимума наличных. Зачем брать людей на работу сейчас, если потом в следующем году вам, возможно, придется платить на 20% больше? Это никого не устраивает. Никто не подпишет договор на аренду квартиры, где говорится, что хозяин может изменить размер оплаты в любое время, когда ему захочется, если он потратит на себя слишком много денег. Контракт есть контракт, и не будет никакой стабильности до тех пор, пока не будет принято окончательное решение. Множество стран привлекли капитал, делая именно это. Если вы поедете туда и откроете завод, они обещают не повышать налоги в течение 20, 30, 40 лет. Если планируешь создать бизнес-план, нужно знать, каковы затраты. Они не могут составлять, к примеру, $1 млн в  этом году, а в следующем году – уже на 25% больше. Бизнес-планы так не работают. Политикам нужно зафиксировать ставку, и все, вопрос закрыт. Прекратить болтовню. Без этого они не создадут рабочие места. Зачем кому-то строить завод в США, если правительство может поменять все за 6 месяцев? Так экономику не строят.

HRN: Итак, одной из главных проблем американской экономики является неопределенность?

Martin Armstrong: Основная проблема – эта вся структура задолженности. Неопределенность – это причина рекордно высокого объема наличных, который существует уже на протяжении двух лет. Отсутствие стабильности подрывает доверие. Чтобы кто-то инвестировал, нужна уверенность. Вот почему процентные ставки могут опуститься до 0%, но при этом если ты не думаешь, что можешь заработать 1%, тогда ты не будешь брать кредит под 0%. Процентные ставки всегда существенно снижаются во время депрессии, потому что никто не хочет брать в долг. Нет уверенности в будущем, поэтому вряд ли кто-то откроет новый ресторан или примет уйму народа на работу. Мелкие компании в особенности не проводят наем, потому что они не могут получить ссуду в банке. Они сокращают больше, чем крупная компания. Крупная компания, если она публичная, торгует акциями, и банки дадут им кредит на большую сумму под залог этих акций, нежели владельцу малого бизнеса. Мелкие компании создают большую часть рабочих мест, но они больше всех страдают от банков, и они вряд ли будут нанимать, потому что они не могут получить кредит для этого.

HRN: Что еще стоило бы сделать американскому правительству для восстановления экономики?

Martin Armstrong: Правительству придется прекратить бесконечное заимствование, и нам придется что-то сделать с государственным долгом. Для этого нужно изменить налоговую политику, и зафиксировать ставки, чтобы они не могли меняться. Невозможно щелкать их туда-сюда во время каждых выборов, потому что когда это происходит, подрывается доверие. Зачем кому-то создавать производство или брать больше людей на работу до окончания следующих выборов?

HRN: Как может помочь кредитно-денежная политика?

Martin Armstrong: Как только что-то происходит, политики поднимают руки и говорят, что во всем виноват Федеральный резерв. Фед не виноват. Именно политики тратят деньги. Федеральный резерв не может контролировать расходы Конгресса. Он мало что может сделать, чтобы изменить динамику проблемы. Фед может захватить любую компанию, слишком большую, чтобы обанкротиться, поэтому мы теперь выходим за рамки банковской деятельности. При желании он может конфисковать Ford Motor Company. Мы настолько далеки от того, чем должен заниматься Федеральный резерв, что это просто безумие. Он не был создан, чтобы отвечать за денежную массу. Он не был создан, чтобы отвечать за инфляцию или спасение компаний, слишком крупных, чтобы обанкротиться. Он никогда не учреждался для этих целей, это был просто страховой фонд для банков, и точка. Конгресс признает, что ни за что не отвечает. Никто ни за что не отвечает. В Округе Колумбия всего лишь происходит одна большая вечеринка.

HRN: Спасибо, что уделили нам время.

Martin Armstrong: Пожалуйста.

http://goldenfront.ru/articles/view/ron … lgovom-kri

0

126

Больше, чем кризис
"Воронежский курьер", Воронеж,Александр Сорокин

Михаил Делягин - о трансформациях в человеческом обществе
Воронеж в очередной раз посетил Михаил Делягин - известный российский экономист с ярко выраженным политическим уклоном. Он, в частности, прочел полуторачасовую лекцию о глобальном кризисе и его дальнейших последствиях. Точнее так - о системных трансформациях, в эпоху которых вступило человечество и возможные последствия которых (возможно, трагические) пока трудно даже прогнозировать.

Самое главное в сегодняшнем экономическом глобальном кризисе - то обстоятельство, что собственно экономический кризис является всего лишь маленькой частью той трансформации, в которой находится современное человечество.

Происходят глубокие изменения. Более глубокие, чем принято считать и чем мы можем понять. Меняется все устройство современного человечества, и даже меняется само взаимодействие человека с миром.
Скажем, наблюдается такое явление, как реализация закона о сохранении рисков. Сам закон математически пока никем не доказан. Однако эмпирические наблюдения подтверждают, что в большой системе минимизация рисков индивидуальных элементов ведет к тому, что совокупность рисков никуда не девается, остается прежней. Просто риски загоняются на общесистемный уровень и разрушают всю систему.

В классической форме закон проявился в США во время кризиса деривативов. Деривативы были не столько элементом спекуляции, как считается (спекуляция тут - мелкое побочное удовольствие), сколько инструментом для страхования рисков индивидуальных лиц.
Американцы добились здесь выдающихся успехов. Риски индивидуального инвестора, который покупал первоклассную корпоративную облигацию американской компании, были на порядок ниже, чем риски эмитента организации.
В результате возникла безрисковая ситуация, риски были загнаны в общесистемный уровень и развалили систему. Подобное наблюдается во многих других сферах.

Насчет климата. Вопрос очень спорный. Изменение климата вызвано человеческой деятельностью? Нет никакой гарантии.
Весьма вероятно, что происходят некоторые естественные природные колебания, совпавшие с человеческой активностью.

По Делягину, не вызывает никаких сомнений изменение здоровья людей в развитых обществах. На протяжении трех поколений детей лечат чуть ли не от всех болезней, и люди, которые сто лет назад не протянули бы до 14, проживают полноценную долгую жизнь. Одно из выдающихся достижений человечества!

Но оно оборачивается старением всего общества. Мы все равно будем лечить детей и сажать в тюрьму всех, кто посмеет заикнуться о том, что ничего такого делать не надо. И ситуация старения общества будет нарастать, назревать, и какие риски она принесет общечеловеческой системе, - непонятно. Если мы в массовом порядке не научимся осуществлять коренное изменение человеческого тела, видимо, случится трагедия.

Все, что касается здоровья, - наверное, самое глубокое, самое фундаментальное изменение, которое происходит с человечеством. Другие связаны с изменением психологического базиса. Индустриальные технологии заменяются, если так можно выразиться, постиндустриальными.
Но, употребляя слово "постиндустриальный", мы расписываемся в том, что не знаем, о чем станем говорить.

Первая волна постиндустриальных изменений - информационная. За ней, может быть, пойдут биотехнологии, меняющие уже сам облик человека.
Каким будет социум в ситуации возможного изменения человека, невозможно пока даже всерьез задумываться.

Замена индустриальных технологий информационными - очень глубокое изменение. Достаточно посмотреть, как меняется сам характер человеческой деятельности. На протяжении всей истории человечество меняло окружающий мир, преобразовывало и естественную природу, и ту, которую создало своими руками. Но примерно двадцать лет назад мы пришли к тому, что наиболее рентабельным, а стало быть, в условиях рыночной экономики наиболее массовым сделалось формирование человеческого сознания. Речь не идет о какой-то корректировке при помощи рекламы или пропаганды.

Современные технологии настолько мощны, что человеческое сознание можно именно формировать. От изменения окружающего мира человечество переходит к изменению своего восприятия окружающего мира. Если раньше вектор был направлен вовне, то теперь он направлен вовнутрь. Изменение носит комплексный, всеобъемлющий характер. И не факт, что мы можем оценить его последствия в полной мере. Ведь объектом воздействия становится наше же собственное сознание.

Последствия достаточно разнообразны. На поверхности - кризис существующих систем управления. Они вынуждены использовать технологии формирования сознаний как наиболее эффективные из имеющихся. Но сами они к ним не приспособлены. Самый простой пример. Современное управление основано на убеждении: вам нужно убедить людей в чем-то. И когда вы их в чем-то убеждаете, поневоле убеждаете сами себя и начинаете верить в то, что объясняете. Между тем далеко не всегда системы управления могут позволить себе роскошь говорить правду. Скажем, в обществе есть десять важнейших проблем.

Система управления может сначала решить только три, а потом уже все остальные. Значит, для настройки людей надо убедить их, что семь проблем не играют никакой роли, и нужно сосредоточиться на трех первых.
Мы убеждаем общество и решаем первые три проблемы. Но в тот момент, когда нужно приступить к решению оставшихся семи, ранее объявленных второстепенными, мы сами искренне поверили: семь проблем - незначащие, и решаем махнуть на них рукой. На самом деле проблемы остались, и они взрываются в самый неподходящий момент.

Кризис систем управления наблюдается по всему миру, в том числе в США и Китае. Он наблюдается в государственном и корпоративном управлении. Во всем.

По сути, имеет место кризис несоответствия систем управления технологиям, которые они используют.
Другая сторона - информационный взрыв. Объем информации слишком велик, и системы управления с ним не справляются. Плюс объем информации, увеличиваясь, порождает людей, склонных рассуждать о вещах, не связанных с их непосредственной деятельностью.
Рассуждая о вещах, которые не связаны с их компетенцией, люди, естественно, делают ошибки и приходят к неправильным выводам.
Но убедить их в том, что они ошибаются, невозможно. Делая выводы самостоятельно, люди начинают воспринимать их как часть своей личности.

И исправляя подобные ошибки, мы тем самым посягаем на их личность. А система управления с такими вот ошибающимися людьми не может сделать ничего.

Такое в истории человечества уже было. По словам Михаила Делягина, прошлый информационный взрыв последовал после изобретения Гуттенбергом книгопечатания. Возникло огромное количество людей, которые стали задумываться об абстрактных предметах.
Поскольку тогда основной книгой была Библия, и люди получили возможность читать ее самостоятельно, а не слушать в изложении священников, они стали задумываться на религиозные темы.
В результате изобретение книгопечатания обернулось религиозной реформацией, стало источником религиозных войн. Не факт, что теперь нас ждут какие-то религиозные войны. Но факт: система управления не справляется с информационным взрывом точно так же, как во времена Гуттенберга.

Следующая проблема, связанная с технологией формирования сознания современного человека, связана со снижением познаваемости мира. Очень неприятная вещь. Мы все привыкли жить в ситуации, когда мир становится все более и более познаваем.
Сегодня мир становится менее познаваем, в том числе из-за возникновения огромного числа обратных связей. Количество информации таково, что мы не можем разобраться, наблюдаем ли реально существующий предмет, реально существующее явление или чьи-то мнения. Мы не можем отличить одно от другого.
Еще в 1993 году один наш богослов, констатируя события, написал: "Кажемости и мнимости победили в борьбе с данностью". Мы утрачиваем критерий истинности. Утрачиваем способность объективно оценивать происходящее, и мир становится менее познаваем.

С другой стороны, мир становится менее познаваем из-за снижения значимости науки. Когда основным делом человечества было изменение окружающего мира, нужно было знать как можно больше о как можно большем количестве вещей, чтобы не совершить какие-то непоправимые ошибки.
Сейчас, когда человек потихонечку начинает переходить от изменения окружающего мира к изменению своего восприятия мира, вдруг оказывается, что наука нам, строго говоря, не нужна.
Для изменения восприятия требуются артисты, гипнотизеры, политтехнологи. Соответственно, мы имеем кризис науки, которая вырождается в некий ритуал, и кризис образования.

Современная система образования ориентирована на подготовку кадров для науки - главной производительной силы. Когда наука перестает быть главной производительной силой, ей не нужны такие кадры. Практически образование возвращается в средневековое состояние, просто как механизм социальной культуры. Так не только в нашей стране, так происходит везде.
Скажем, что такое Болонский процесс и что такое тестовая система оценки знаний (в России - ЕГЭ)? Тесты отучают от самостоятельного мышления. Соответственно, воспитывают идеальных людей, хорошо исполняющих волю других, но обладающих слабой способностью к пониманию, самостоятельному выстраиванию причинно-следственных связей.
Они будут искать авторитетов, которые будут давать им готовые ответы на все вопросы.
С одной стороны, кризис образования замечателен с точки зрения возможностей социального контроля, но с другой - плох с точки зрения организации общества. Образование, как в средние века, вырождается в систему социального контроля.

Технологические изменения дают неожиданные и не всегда приятные результаты. Вот что такое компьютер? Овеществленная формальная логика. Через некоторое время мы сможем задавать ему вопросы так же легко и неформально, как делаем сейчас друг с другом.
Мы окажемся равными по доступу к формальной логике. Точно так же, как сейчас благодаря Интернету равны по доступу к недостоверной информации.

Сегодняшняя конкуренция по принципу формальной логики станет невозможна, так как все будут равны по доступу к ней. Значит, конкуренция станет вестись на почве нелогической. Вся проблема заключается в том, что чем более человек является творческим, тем он, как правило, менее психически уравновешен.
Однако человечество не умеет управлять творческими коллективами. То есть конкуренция будет перенесена в сферу, которая сегодня является принципиально неуправляемой. Человечество научилось воспитывать в детях, особенно в школе, логическое мышление. Но особенности к творчеству оно воспитывать, увы, не умеет.

Помимо творческой есть еще одна форма нелогического мышления - мистическая. Мистика в наши дни растет невообразимо, как в средние века. Делягин считает тенденцию естественной реакцией на то, что мир становится менее познаваем.

Смотрите, в самом передовом в социальном отношении, в быстрее всех развивающемся обществе мира - США - приходит к власти абсолютно мистический лидер, Барак Обама. Приходит к власти политик, который говорит: друзья, у нас огромные проблемы, я не имею ни малейшего представления о том, как их решать, выберите, пожалуйста, меня, и мы их обязательно решим.
Классический мифический посыл. Большим плюсом тут является то, что последним мистическим политиком перед Обамой был Гитлер. Таким образом, изменения гораздо более глубоки, чем нам могло показаться. Они уже происходят сейчас и будут происходить дальше.

Все общественные отношения, к которым мы привыкли, приспособлены к индустриальным технологиям. Теперь они на наших глазах начинают приспосабливаться к технологиям постиндустриальным. Естественный процесс. Но общественные отношения - не только отношения между работником и работодателем, а вообще все отношения, которые существуют в обществе, начиная от семейных и заканчивая межгосударственной конкуренцией.
И вот весь социум начинает перенастраиваться, начинает приспосабливаться к совершенно новым условиям конкуренции. Что ведет ко многим интересным последствиям.

Самое интересное: на уровне крупного бизнеса произошла, по сути дела, отмена классической частной собственности. Акционеры, с одной стороны, ничего не могут сделать с топ-менеджерами, они могут уволить одних и нанять других, которые точно такие же или еще хуже. Все, что акционеры могут, - ограничивать размер бонуса управленцев. Когда вы не можете влиять на вашу собственность, вы ею не владеете.
С другой стороны, современные акционеры за редким исключением не хотят принимать участия в управлении. Они хотят быть не владельцами, они хотят быть концессионерами, получать от собственности доходы и ни о чем больше не думать.

Таким образом, они не могут быть собственниками и они не хотят быть собственниками. Получается, что частная собственность осталась у нас на уровне малого и среднего бизнеса. На уровне крупнейшего бизнеса ее уже нет.
Произошла революция, о которой писали Карл Маркс, Фридрих Энгельс и остальные. Она случилась совершенно не так, как ими предполагалось, но она случилась.

Впрочем, главная неопределенность - в другом. Прелесть индустриальных технологий заключалась в их низкой производительности. Каждый человек был необходим для извлечения прибыли. Отсюда, кстати, постулат, что каждый человек является ценностью. Не потому, что он создан по образу и подобию Божьему, а потому, что является источником прибыли. Информационные технологии оказались качественно более эффективными, чем индустриальные.

Сегодня для производства того же количества благ, которые потребляет человечество, нужно качественно меньшее количество людей. И огромная часть людей оказалась в положении, когда они много потребляют, но мало производят. С точки зрения эффективности экономики такие люди стали лишними. Наиболее уязвимыми оказались жители развитых стран. Что возьмешь с жителя какой-нибудь африканской страны, существующего на 9 долларов в месяц? Поэтому надо снижать уровень жизни среднего класса развитых стран.

Выбор стоит перед теми самыми людьми, которые победили советскую цивилизацию за счет истовой веры в то, что человек живет именно ради денег. Они не могут отказаться от денег, отрицать себя. Они не могут отказаться от рыночной парадигмы мышления. Как обеспечит социально-политическую стабильность в ситуации, когда снижается уровень жизни? Возникает новая мировоззренческая и практическая задача, которая сопутствует современному развитию мира.

Мы видим обнищание среднего класса в CША и развитых странах Европы. С другой стороны, современная демократия существует во имя и от имени среднего класса. И что она будет из себя представлять в его отсутствие?
Мы видим, что все большее количество стратегических решений принимается на абсолютно нерыночной основе.

Практических примеров масса. Человечество потихоньку уходит от рыночной парадигмы. Куда? Никто не знает.

На фоне идущих в обществе процессов кризис современной мировой финансовой системы был чем-то само собой разумеющимся. В то же время страны, которые могут всерьез влиять на ситуацию и как-то изменить глобальные правила игры, являются главными выгодоприобретателями. Изменить ничего они не могут. Не станут. Потому как получат ущербом. Поэтому изменения будут стихийными.

А стихийные изменения, как правило, разрушительны. Ну, и наконец, причины современного экономического кризиса заключаются в том, что сложился глобальный рынок. А глобальному рынку, естественно, нужны глобальные же монополии. Но они начали загнивать.

Хороших выходов из нынешнего кризиса, считает Делягин, нет. Все боятся принимать решения и тянут время. И весьма вероятен стихийный взрыв.
Не потому, что кто-то предпримет какие-то грандиозные шаги.

А потому, что для решения мелких практических проблем будут совершаться мелкие тактические шаги и никто не обратит внимания на то, как они сольются в один большой общемировой хаос.

Воронежский курьер   http://www.v-kurier.ru/ekonomika/bolshe_chem_krizis/

0

127

Герой России Владимир Александров: «Переход верфей в частные руки едва не погубил отечественное судостроение»

Вопрос о приватизации утратит сегодняшнюю остроту не раньше, чем наш бизнес станет национально ориентированным и ответственным,
утверждает легендарный инженер-конструктор, Герой России, почётный гражданин Санкт-Петербурга,
доктор технических наук, профессор Владимир Александров.

Четверть века он руководил Адмиралтейскими верфями – старейшим предприятием отрасли. Сейчас возглавляет Ассоциацию судостроителей Петербурга и Ленинградской области.
– В последнее время представители либеральных кругов пытаются навязать нам новую приватизацию. Если подобная необходимость и возникнет – то, как мне представляется, не на сегодняшнем этапе развития страны.

Я понимаю, что выросли новые желающие войти в клуб миллиардеров. Прикрываясь лозунгами повышения эффективности, они мечтают стать собственниками того, что создано всей страной, задёшево разбогатеть – как это было в 90-е. Но Россия от этого богаче не станет – только потеряет, если согласится приватизировать успешно работающие государственные компании – к примеру, такие, как «Роснефть» и «Зарубежнефть» или «ВТБ». Они заработали за прошлый год сотни миллиардов рублей прибыли, львиная доля которой вернулась в казну, а не разлетелась по карманам «учредителей» и не растворилась в офшорах.

Не хочу говорить общие фразы за всю экономику. А с высоты 45-летнего опыта работы в судостроении проблема видится так.

Главной задачей верфи, строящей сложнейшие боевые корабли, не может считаться извлечение прибыли. В Уставе такого предприятия должно быть записано, что, говоря по-военному, зоной его ответственности является создание морской техники с указанием её специфики. Это дисциплинирует, а в случае той же приватизации – препятствует перепрофилированию. Между прочим, при переходе от государства в частные руки ни одна из верфей не заработала лучше. А если взять Калининградский, Амурский, Балтийский, Кронштадтский заводы – они, оказавшись под опекой «добрых, профессиональных, рачительных хозяев», едва не обанкротились. Так и случилось бы, не протяни им государство руку помощи и не собери под флагом Объединённой судостроительной корпорации.

Каждая из отраслей оборонки – очень сложный организм. Для строительства авиации, атомной энергетики, флота нужен потенциал всей страны. Не потому, что мы слабые. Тот же подход, проверенный десятилетиями, – во всех морских державах. И это не случайно. Ведь чтобы создать современный корабль, требуется колоссальная конструкторско-технологическая подготовка. Ни одна частная компания не способна поставить это дело на должный уровень. Все прорывные направления всегда финансирует государство.

В России на повестке дня – создание мощного конструкторского кулака: специализированных КБ подводного и надводного кораблестроения, по созданию транспортной и специализированной морской техники, к которой относятся, например, добывающие платформы. Далее – внедрение новых материалов и технологий. Здесь нужно смотреть, чем богат каждый завод, заслушать его директора, чтобы обозначил перспективы развития производства и сопутствующей модернизации лет на 20 вперёд – исходя из задач, которые тогда придётся решать. Именно такими категориями должен мыслить современный руководитель.

Следующий шаг – сопоставить необходимую стране и очень качественно выполненную по поручению Путина программу кораблестроения на ближайшие десятилетия с возможностями нынешних производств, чтобы изыскать скрытые резервы, провести модернизацию, построить новые заводы. А то у нас Кронштадтскую верфь ещё даже не заложили, а кое-кто уже торопит с переездом Адмиралтейский и Балтийский заводы, под которыми, понятно, «золотая» земля.

Спрашиваю у городских руководителей: завтра верфи уедут – у вас есть деньги на развитие этой территории? Нет. Интересуюсь: где будут закладываться суда, уже предусмотренные программой строительства и обновления гражданского флота? Опять нет ответа. Зачем тогда говорить о каком-то переезде?

До 2020 года в России должно быть построено 1350 судов. Мы знаем про ледоколы и атомоходы (всего – восемь единиц). А где информация про остальные транспорты? На календаре – второй квартал 2012 года. Чтобы к 2020 году получить 1350 судов, головные заказы будущих серий уже пора закладывать на стапелях. Во всяком случае, должны быть утверждены проекты и вовсю проводиться конкурсы, где строить. А дальше – модернизация мощностей, создание новых приборов, где мы действительно отстаём по ряду направлений (акустика, локация, навигация, связь), размещение заказов на материалы и комплектующие… Сегодня это не так просто, тем более, что ряд производств в 90-е после приватизации перепрофилировали и межотраслевая кооперация нарушена.

Ведь как было? Пришли новые собственники – а зона ответственности, номенклатура изделий, выпуск которых нужно сохранить, чётко не обозначены. Оборудование, что показалось лишним, продали, землю и помещения сдали в аренду. К примеру, Кировский завод после акционирования утратил несколько стратегических производств. Будем строить атомный ледокол – кто возьмётся изготовить судовые турбины? А тяжёлое судовое энергетическое оборудование? Одни только испытательные стенды бешеных денег стоят! А какие квалифицированные люди там должны работать!

В последние годы стало модно спорить с заказчиками о стоимости кораблей и других стратегических изделий. Почему бы не взять за основу систему ценообразования, которая была при плановой экономике, где расписывалось и просчитывалось всё до единой операции? Ведь судно строят в одинаковой последовательности – что при капитализме, что при социализме. Но сейчас на многих верфях технологический график не в чести. А ведь это как устав, там всё расписано: что, когда, как и на какие средства делать. Как выполняются проектно-конструкторские работы, опытные поставки. Как закупаются материалы и оборудование. И самое главное – там есть сроки любой операции, процент технической готовности на каждом этапе и доля в стоимости заказа.

Я поражаюсь, как при сегодняшнем 80-процентном авансировании кто-то говорит о недофинансировании. Значит, здесь что-то не так, и не государство в этом виновато. Да, у завода нет собственных средств. Для начала строительства корабля нужен «толчок» от заказчика. Но чтобы рассчитаться за конструкторскую документацию, закупить материал и запустить процесс – достаточно процентов 10–15. А дальше – помесячно: выполнил определённый этап, представитель заказчика работу принял – через три дня получи деньги.

Адмиралтейские верфи даже в 90-е обходились без кредитов. А занимать под зарплату всегда было позором для всякого директора. Это скандал и повод для серьёзных внутренних проверок, где и по чьей вине произошёл сбой. Таковы азы эффективного управления любым производством – социалистическим или капиталистическим, государственным или частным.

Как показывает практика, сохранились, продолжают стабильно работать, своевременно обновлять технологии, оставаясь конкурентоспособными, предприятия, которыми руководят директора с хорошей управленческой школой, которые держат под личным контролем не только производственные вопросы, но и обучение и переподготовку кадров, эффективность труда, мотивацию персонала.

Национальная идея в моём понимании – дать людям работу, которая бы их устраивала. Если каждый будет нормально работать на своём месте – как раз об этом говорил Путин в отчёте перед Госдумой – остальное получится.

Разумеется, в современных условиях все предприятия просто не могут и не должны быть казёнными. Есть немало сфер, где частная форма собственности доказала свою эффективность. И крупное производство станет гибче, конкурентнее, если его будут подпитывать малый и средний бизнес. Но стратегические отрасли могут развиваться и соответствовать мировому уровню только под жёстким контролем и управлением государства. Тогда можно строить и авианосцы, и атомные подводные крейсеры, и другую сложную морскую технику. У частного капитала для этого нет ни средств, ни научно-производственных и административных ресурсов, ни, по большому счёту, желания. Какие бы сладкие песни ни пели либералы и что бы там ни говорили те, кто, посчитав себя эффективным менеджером в непроизводственной сфере, не прочь стать собственником стратегических активов.

Может быть, в перспективе, когда общество станет более серьёзным, а бизнес – национально ориентированным и ответственным, когда все деньги будут оставаться в родной стране, вопрос о приватизации утратит сегодняшнюю остроту.

Но сейчас он не ко времени, и так считает подавляющее большинство сограждан.

Поэтому важно не тратить силы на пустые разговоры, которые нам пытаются навязать, чтобы отвлечь от дела, а оперативно проанализировать имеющиеся мощности, сопоставить их с государственными планами на обозримое будущее и работать, сплотившись вокруг государства.
Задача понятна, как никогда – сохранить сильную Россию, у которой, как известно, лишь два союзника: армия и флот.

***

Доктор экономических наук Иосиф Дискин: «Приватизация сегодня несвоевременна»

«Новую волну» распродажи госсобственности питает исключительно корыстный, частный интерес.
Владимир Путин пресечёт разгул «прихватизаторов», убеждён автор статьи «Риски России–2», опубликованной в «Новой газете».
С ним солидарен доктор экономических наук, член Общественной палаты РФ, профессор НИУ-ВШЭ Иосиф Дискин.

Автор считает риском не приватизацию вообще, а передачу активов определённым группам, которые используют ради достижения своей цели методы шантажа и политического давления и при этом ссылаются на имевшиеся в 90-е, в начале 2000-х прецеденты, когда многие ценные активы ушли за копейки, что привело к распаду промышленности, к утрате многих технологических достижений. Это правда, неоспоримый факт.

С моей точки зрения, приватизация сегодня, прежде всего, несвоевременна. И дело не в том, что это, так сказать, главная угроза. Она просто неразумна по практическим соображениям, потому что рынок «лежит», активы стоят дёшево… Реальную цену, которую называли несколько лет назад и какую можно получить, когда мировая экономика восстановится, сейчас никто не даст.

Достаточно яркий пример – «Газпром». Сегодня он стоит вдвое меньше, чем три года назад.

Кроме того, приватизация всё-таки ставит своей задачей не продажу, а более качественное управление, повышение эффективности. Возможно, государство и не идеальный собственник, но это не значит, что надо побыстрее всё распродать, на чём настаивает определённая группа наших либералов, да ещё и за бесценок.

В итоге будет в лучшем случае огромная упущенная прибыль. В худшем – государство просто потеряет то, что ему принадлежит. Это первое.

Второе: кто купит российские активы? Давайте посмотрим на конкретном примере. Капитализация Сбербанка, его более или менее справедливая цена – три триллиона рублей. Кто сегодня в состоянии заплатить за Сбер сто миллиардов долларов?
В России таких покупателей нет, во всяком случае – располагающих легальными деньгами.

Значит, остаются две схемы. Это могут быть деньги из офшоров, т. е. ранее незаконно уведённые из страны, полученные в результате воровства и коррупции – не думаю, что российских граждан устроят такие «эффективные» собственники. Либо это будут зарубежные покупатели, но не те, о которых мечтают наши либералы.

В странах с развитой рыночной экономикой таких денег сейчас нет. Всё, что есть, вбухивается в избавление Европы от долгового кризиса. И Америка покупать у нас Сбербанк точно не будет – им надо собственную финансовую систему спасать.

Сегодня на такой актив есть два потенциальных покупателя: нефтяные шейхи либо Китай. Мы готовы отдать денежную систему страны лидерам идущей исламской революции? Или, может быть, Китаю, у которого в отношении российских финансов существуют собственные – пусть вполне рациональные, но свои политические интересы?

Надеюсь, большинство из нас согласится, что это – риск. Понятно, когда, например, Греция вынуждена продавать активы – иначе ей не расплатиться с внешними долгами. А нас-то что гонит?

Если решать вопрос приватизации не идеологически, а практически, то, конечно, нужно создавать механизмы, которые мотивировали бы менеджеров государственных предприятий на эффективное управление. Такой опыт есть.

Вполне рыночная страна Индия имеет огромную по размерам государственную собственность, и она приносит достаточно большие доходы бюджету.
Более того – там это предмет национальной гордости. Ежегодно премьер-министр собирает глав государственных предприятий, встречу транслируют национальные телеканалы – и вся страна смотрит, как менеджеры передают чеки на прибыль, которую перечисляют в бюджет.

В принципе, многие вещи полезно приватизировать – нечего государству заниматься каждой мелочью – но это надо делать профессионально, понимать риски, последствия, возможности и т. д. Либералы уже «поиграли» в «реформу» РАО ЕЭС.
Помните, как нам обещали, что тарифы на электроэнергию снизятся? А они начали повышаться, и пришлось прибегать к не очень рыночным мерам, чтобы сдерживать рост.

Думаю, избранный президент, который уже через две недели станет действующим, будет иметь в виду опыт «реформы» РАО ЕЭС, когда станет принимать решения на эту тему. Он человек предельно прагматичный, никакие идеологические заморочки на него не действуют.

По материалам сайта:
http://file-rf.ru/

0

128

Почему демократии всегда банкротятся
Лира Гонзало,(Lira Gonzalo) http://gonzalolira.blogspot.com/2011/01 … =BP_recent
Перевод  http://goldenfront.ru/articles/view/poc … krotyatsya

Когда я рос, финансы для меня были для меня молоком матери, ведь я был фанатом математики. Но формальное образование – довольно суровое, несмотря на мою леность – я получил как философ и историк. Именно из-за этой странной комбинации я так предвзято отношусь к экономике: я не считаю ее особенно страшной, или даже особенно сложной – это всего лишь высокомерная, но бедная (и слегка сумасшедшая) престарелая кузина финансов.
Удивительно невежественный и глупый бухгалтер истории. Немного умственно отсталое, пуритански суровое, и вместе с тем довольно надоедливое отродье Философии и математики.

Что ж, я люблю рассуждать о бесполезности экономики – но это не пустые жалобы с моей стороны: я могу указать на единственный конкретный и монументальный провал экономики – провал науки, который прекрасно доказывает мою точку зрения:
Соединенные Штаты обанкротятся – и экономика не может объяснить, почему.

На самом деле, удивительно большое количество экономистов решают игнорировать проблему грядущего банкротства Америки в целом; или объявлять о существовании чего-то под названием «структурный дефицит» (идеальный способ притвориться, что это невозможно исправить, а, значит, незачем и пытаться); или – еще лучше – как в случае с дураками, поддерживающими

Современную монетарную теорию – утверждать, что все дефициты – это просто задолженность правительства самому себе, поэтому американское правительство не может обанкротиться, и поэтому-то бюджетная гипер-задолженность, на самом деле, не является проблемой, ведь ее вообще не существует!

Да, они так и говорят. И нет, они не обкуренные.

Конечно, чрезмерный государственный долг существует, и это проблема – вопрос жизни и смерти: как указывают множество историков, государственное банкротство предзнаменует и возвещает коллапс великих наций – часто жестокий коллапс. А это именно то, чего мы хотим избежать, так ведь?

Некоторые школы экономической мысли признают, что дефициты – это плохо, потому что они приводят к банкротству, и что поэтому следует соблюдать равновесие бюджетного дефицита, чтобы их избежать.

Но они не объясняют, почему это так – у них нет доводов для объяснения, откуда вообще берутся дефициты. То, что эти австрийцы указывают на то, что уже произошло раньше и таким образом делают вывод, что это произойдет снова при аналогичных условиях – это наблюдение, все равно, что сказать, что солнце вставало на востоке бессчетное количество раз, так что, скорее всего, завтра утром оно снова взойдет там же.

Это правильное наблюдение – но оно не объясняет, почему завтра солнце встанет на востоке.
Так как австрийцы не объясняют, почему дефициты случаются и, в конечном счете, приводят к государственному банкротству, то они просто постулируют это, как религиозный догмат.

Эти аргументы могут апеллировать к нашему опыту в реальном мире – особенно в сравнении с изначальной чушью нео-кейнсианцев, монетаристов, «чайников»-сторонников современной теории денег и им подобных.
Но апостериорные аргументы, основанные на интуиции и «здравом смысле» бесполезны, потому что они основаны на вере, а не разуме.

Если все принимать на веру – если это нельзя анализировать, изучить предпосылки и в целом оценить правильность или неправильность довода – тогда это никакой не довод.

У меня есть аргумент, объясняющий причину появления бюджетных дефицитов. Более того, я могу объяснить, почему бюджетные дефициты появляются именно при демократическом режиме, в отличие от любого другого.
Моя теория может объяснить, почему финансовые задолженности при демократии увеличиваются сразу после появления, и я могу объяснить, почему это возрастание задолженности неизбежно, неминуемо ведет к банкротству демократического режима.

Далее я могу доказать – с помощью здравой и достоверной аргументации – что Соединенные Штаты прямо сейчас обанкротятся из-за этого процесса.

Это общая концепция, которую я назвал Парадоксом банкротства демократии: парадоксом, из-за которого любая демократия, в конце концов, банкротится – независимо от желания и намерения людей избежать этого.

Почему парадокс: предполагается, что граждане демократического государства – хозяева своей судьбы. Очевидно, что они не желают банкротства своей стране – однако несмотря на их желания и намерения демократические государства всегда банкротятся. Всегда.

В данном посте я докажу, что это так.

Во-первых, я поясню, в чем логика моей теории Парадокса банкротства демократии, и как она связана с не так давно озвученной проблемой философии под названием дилемма дискурса, или дилемма доктрины – это аспект групповых институтов, используемый, в первую очередь, в теории права, но который, как мне видится, находящий довольно интересное – и радикальное – применение в макроэкономике и государственном бюджете в представительной демократии.

Затем я объясню, как, применительно к макроэкономике и бюджетной политике при демократическом режиме, дилемма дискурса ведет к Парадоксу банкротства демократии.

И здесь я докажу два общих вывода:
• Первый: демократии всегда беспорядочно распоряжаются бюджетом.

• Второй: демократии всегда банкротятся – без исключения.

Наконец, я покажу, как моя теория Парадокса банкротства демократии применима к американскому случаю, и объясню, почему правительства США на муниципальном федеральном уровне и уровне штата тратят больше, чем зарабатывают – даже если их граждане в один голос возражают против такого положения вещей.

Итак, давайте начнем:

Дилемма дискурса – это недавно сформулированный в философии парадокс о том, как решения группы могут противоречить целям отдельных членов группы до непоследовательности. Филипп Петит (Phillip Pettit), Франц Дитрих (Franz Dietrich) и Кристиан Лист (Christian List) провели огромную работу по изучению групповых институтов, здесь можно ознакомиться с полным списком литературы по этому вопросу. 

Как и со всеми парадоксами, проще всего понять его на примере – и вот один из них:

Предположим, что мы втроем – вы, я и Мэри – стоим на кухне. Предположим, что вы и я уверены, что p – правда, в то время как Мэри до мозга костей убеждена, что p – это совершенно точно не правда.

Мэри – это всего один человек, а нас двое. Поэтому большинство в этой группе полагает, что p – это правда.

Как я говорил, Мэри ни на секунду не допускает, что p – правда, вместо этого она очень убедительно доказывает, что правда – это r. В рамках данного примера примем, что p совершенно несовместимо с r, не противоречит, а несовместимо. Символически это выглядит так: ¬(p ⋏ r).

Так как Мэри считает, что r – верно, а p и r – несовместимы, то вы горячо доказываете Мэри, почему r совершенно определенно неверно – если r – верно, то p не может быть правдой. А вы-то верите в p.

Но, слушая Мэри, я прихожу к выводу, что правдой может быть и r. Я не думаю, что p и r верны оба – потому что они несовместимы. Я просто верю, что r может быть верно.

Таким образом, большинство в группе полагает, что r – верно.

Что приводит нас к нашему парадоксу: большая часть группы считает, что p – верно, большинство верит, что r – также верно, но никто из нас в отдельности не думает, что p и r оба верны, потому что, как я сказал ранее, p и r несовместимы.

Однако как демократическая группа мы полагаем, что p и r – оба верны – что непоследовательно.

В этом и заключается дилемма дискурса.

Позвольте конкретизировать пример: ранее я сказал, что вы, я и Мэри стоим на кухне? Тогда предположим, что у нас есть миска муки. При этом вы думаете, что мы должны добавить дрожжи и соль, чтобы испечь хлеб – на что я согласен. Но Мэри думает, что нам следует добавить яйца и сахар, чтобы испечь пирог – я согласен и на это, потому что это тоже звучит вкусно.

В группе же большинство из нас согласно с добавлением дрожжей и муки, в то время как другое большинство предпочитает добавить в муку яйца и сахар. Но даже с учетом того что ни один из нас, предположительно, не согласился бы на то, чтобы в муку положили и дрожжи с солью, и яйца с сахаром одновременно, хотя в целом вся группа хочет именно этого: большинство хочет добавить в муку дрожжи и соль, в то время как большинство одновременно хочет, чтобы в муку положили яйца и сахар.

Вот в этом и состоит старый добрый хаос. В этом и есть несоответствие процесса принятия решения при демократии.

Итак, как же это применимо к макроэкономике в демократии? Вряд ли это будет неожиданностью:

Вы, я и Мэри утверждаем бюджет для нашей демократии на будущий год.

Я предлагаю Проект сбалансированного бюджета, который требует равномерного распределения бюджетных средств – и все мы безоговорочно и без колебаний согласны. Так что Проект сбалансированного бюджета одобрен.

Вы предлагаете Проект снижения налогов, который вам, очевидно, очень нравится, и на который я тоже полностью согласен. Таким образом, Проект снижения налогов получает большинство голосов – и также одобрен.

Однако Мэри защищает Проект по увеличению правительственных служб, с которым я тоже абсолютно безоговорочно соглашаюсь, создав еще одно большинство – и этот проект утверждается.

Вы можете сказать мне: «Но ваша позиция противоречива!» А я отвечу: «Конечно же, нет!»

По сути, я выполнил свой гражданский долг: выслушал все доводы и проголосовал за все проекты бюджета. Я думаю, что нам стоит снизить налоги – так что во время голосования я отдал свой голос Проекту снижения налогов, который был принят. Но я также хочу, чтобы возросло количество правительственных служб – так что когда голосовали за него, я отдал свой голос и Проекту Мэри по увеличению правительственных ведомств, который тоже приняли.

И в то же время я по-прежнему выступаю за свой законопроект, Проект сбалансированного бюджета, за который я тоже проголосовал.

Таким образом, наша группа получает неоднородный результат: большая ее часть полагает, что налоги следует снизить – и, в то же самое время, большинство полагает, что правительство должно предоставлять гражданам больше услуг. Все члены группы в отдельности не хотят дефицита, но в целом непоследовательность всей группы в целом ведет к дефициту.

Это и есть демократическое финансовое несоответствие – ситуация, присущая только демократиям.

Все демократические режимы рано или поздно достигают состояния бюджетного несоответствия – по сути, они приходят к этому ежегодно при принятии бюджета: большинство хочет низкие налоги, и в то же время большинство людей хотят увеличения правительственных служб. Это происходит потому, что все хотят платить меньше, а получать больше, что само собой разумеется.

Демократическому режиму приходится разрешать проблему финансового несоответствия каждый раз, когда она появляется – то есть каждый год при принятии бюджета. Если ее не решить, режим не будет работать в следующем году, потому что у него не будет денег. (Конечно, при условии, что независимый Центральный банк не будет решать эту дилемму путем включения печатного станка).

Если демократическое правительство сможет тратить доходы только после их непосредственного получения (и без причуд Центробанка), тогда электорату придется иметь дело с проблемой непоследовательности своих решений непосредственно в палатах парламента или Конгресса: демократические представители электората, будь то члены парламента или Конгрессмены, будут драться – сторонники снижения налогов будут бить сторонников увеличения госслужб – до тех пор, пока, в конечном счете, не урежут количество служб или не поднимут налоги, чтобы полностью распределить бюджет. Так год за годом решается проблема демократического бюджетного несоответствия.

Единственный способ избавиться от необходимости каждый раз решать эту проблему – эмиссия долговых обязательств.

Некоторые демократические режимы недостаточно кредитоспособны, чтобы выпускать необеспеченный долг – так что эмиссия просто невозможна. По сути, все демократии, по крайней мере, в начале, ограничены в выпуске долга из-за определенных обстоятельств. Они вынуждены бороться с бюджетным несоответствием – либо сократят правительственные расходы, либо повысят налоги, но проблему проработают и, так или иначе, решат. Но никто не даст им кредита – так что у них нет выбора.

Однако с каждым последующим успешным решением проблемы демократического финансового несоответствия, как это ни парадоксально, демократический режим становится более кредитоспособным: стоимость заимствования снижается с каждым последующим успешным разрешением этой проблемы.   

Когда, наконец, наступает момент, когда кредит становится дешевым, а стоимость решения ежегодной проблемы финансового несоответствия – политического, эмоционального, практического – превышает стоимость кредита, наступит точка перелома: демократический режим будет «откладывать» решение проблемы, вместо этого наращивая долги.

Это и есть последняя капля: первый шаг на пути к разрушению демократии.
Это тонкий момент, но он ключевой – момент, когда демократия решает не разбираться со своим бюджетным несоответствием, а вместо этого пытается уладить эту проблему с помощью долга.

К этой точке приходят все демократии. Соединенные Штаты достигли ее в 1975 году, когда впервые в мирное время они не смогли сбалансировать свой бюджет, и с тех пор им так это и не удавалось.

Как только демократическому режиму не удается разобраться с бюджетным несоответствием, и он покрывает дефицит за счет долга, демократия входит в долговую спираль: стоимость решения проблемы бюджетной непоследовательности электората вырастает вдвое по сравнению с предыдущим годом (то есть прошлогодние издержки плюс новые), в то время как стоимость заимствования для замазывания бюджетного несоответствия, скорее всего, остается прежней или возрастает очень слабо. Таким образом, стоимость заимствования на второй год по сравнению с первым годом снижается наполовину. А на третий год? Если допустить, что стоимость привлечения финансирования не сильно возросла, то заимствование на третий год по-прежнему дешевле по сравнению с расходами на неразрешенное бюджетное несоответствие, накопленное за предыдущие годы.

Вот так каждый год стоимость дополнительного заимствования снижается по отношению к стоимость решения накопленного бюджетного несоответствия. И при демократии будет продолжаться вместе с наращиванием задолженности.

До тех пор, пока стоимость эмиссии долговых обязательств остается ниже политических, финансовых, личных, социальных и эмоциональных затрат на разрешение бюджетного несоответствия, дефицит будет продолжаться (и увеличиваться), а общий бюджетный дефицит будет расти – потому что с каждым проходящим годом каждое большинство будет хотеть больше того, что оно получило.

Это и есть проблема неразрешенного финансового несоответствия. Каждое большинство при демократическом режиме привыкает к тому, что оно получает свое, а не достигает компромисса или примирения с другим большинством, необходимого для разрешения проблемы бюджетного несоответствия демократического процесса.

Таким образом, большинство, жаждавшее снизить налоги, ожидает и требует еще более низких налогов на следующий год – в то время как большинство, выступавшее за увеличение госсервисов, на следующий год тоже ожидает и требует этого увеличения.

Так разрастается долговая спираль. И хотя никто не хочет увеличения бюджетного дефицита, неспособность или нежелание разбираться с бюджетной непоследовательностью – и простота выпуска необеспеченного долга – делает невозможной ликвидацию бюджетной задолженности при демократии.

Такова, в частности, нынешняя ситуация в Соединенных Штатах – и это естественный, неизбежный побочный продукт нерешенной проблемы финансового несоответствия.

В США большинство, желающее снижения налогов, и большинство, стремящееся увеличить расходы на оборону, добиваются своего, в то время как при этом своего добиваются и те, кому нужно больше госуслуг и правительственное макроэкономическое стимулирование – и все это происходит тогда, когда подавляющее большинство населения против дефицитного расходования, которое увеличивает бюджетный дефицит в геометрической прогрессии.

Вот как выглядит моя теория Парадокса банкротства демократии в действии применительно к микроэкономике и бюджетному финансированию в Соединенных Штатах: демократическое государство наращивает дефицит и бюджетную задолженность, чего совсем не хочет подавляющее большинство населения, но остановить это оно не в силах.

(Кто-то может заявить, что дилемма дискурса относительно макроэкономики встречается лишь в демократических государствах, где все граждане имеют равное право голоса. Это мнение может привести к выводу, что если правом принимать решение обладала бы меньшая группа людей, такого несоответствия бы не наблюдалось. Я могу возразить, что если бы голоса некоторых избирателей имели большее значение, Парадокс банкротства демократии возник бы снова, только на этот раз в этой небольшой группе, но с теми же последствиями; можно назвать его Парадокс банкротства олигархий. Мы можем сокращать группы до все меньшего размера – от олигархии до технократии, комитета, триумвирата – но Парадокс банкротства будет происходить всегда, если не появится кто-то один, способный решить проблему бюджетной политики, и имя ему - Диктатор).

Так как долговая нагрузка при демократии растет из-за неспособности разрешить бюджетное несоответствие, общий размер задолженности становится неприемлемым – 100% от ВВП, 120% от ВВП и так далее. Но в данной дискуссии важно не это – мы все должны согласиться с тем, что такой момент чрезмерной задолженности рано или поздно неизбежно наступит. Я сомневаюсь, что это предположение покажется кому-то спорным или противоречивым.

Поэтому, как только долг демократии достигает точки неприемлемости – или потому что она не может больше заимствовать, или потому что она больше не может обслуживать существующий долг – она становится банкротом.

Так что, как вы можете видеть, это происходит всегда, в любом демократическом государстве. Неспособность разрешить годовое финансовое несоответствие демократии ведет к увеличению правительственной задолженности, что ведет к долговой спирали, которая ведет к банкротству – и так каждый раз.

Существует несколько возможных вариантов развития событий при банкротстве страны – ни один из них не является приятным, некоторые довольно ужасны. И снова предположение, которое трудно оспорить или опровергнуть: большинство вариантов государственного банкротства хуже, чем жертвы, необходимые для того, чтобы его избежать. Поэтому следует избегать национального банкротства.

Но ведь решение этой проблемы – как избежать государственного банкротства – довольно очевидно: нужно, в первую очередь, избежать накапливания правительственной задолженности.

Но проблема, как указывалось выше, состоит в том, что долг дешевеет относительного того, как демократии удается все успешнее маскировать свое бюджетное несоответствие. В каждом успешном демократическом государстве всегда наступает момент, когда стоимость заимствования будет меньше стоимости разрешения бюджетного несоответствия – это неизбежно. А когда этот момент настает, люди благоразумно решают, что наращивание государственной задолженности и поверхностное решение проблемы лучше решения бюджетной непоследовательности электората.

Вот почему демократические государства всегда, в конечном итоге, будут банкротами.

Вот почему Соединенные Штаты становятся банкротами сейчас.

Соединенным Штатам всегда очень хорошо удавалось решать проблему финансового несоответствия со времен Революции 1776 года до 1975 года. Долги появлялись – но только в исключительных случаях, почти всегда во время войны. Посмотрите на следующий график.

http://uploads.ru/i/M/e/7/Me7RB.gif

Как без труда можно видеть, периоды крупной задолженности случались во время и после Революции, Войны 1812 года, Гражданской войны, Первой мировой войны, Великой депрессии, Второй мировой войны.

Но затем с 1975 года бюджетная задолженность США стабильно росла, приостановившись ненадолго в 1990-е годы (когда из-за политической случайности противоположные цели исполнительной и законодательной ветвей привели к сокращению долга) – но затем взлетела до небес.

Бюджетное управление Конгресса США прогнозирует 10-процентные дефициты ВВП до 2013 года, а, возможно, и до 2016 года.

Я утверждаю, что 10-процентные дефициты ВВП в ближайшие годы будет только расти.
И они не прекратятся в 2013 или 2016 году – единственное, что остановит увеличивающийся дефицит, - это государственное банкротство.

Американская демократия не может предотвратить это банкротство. Банкротство – это неизбежный и неотвратимый итог.

Надеюсь, что я доказал, почему.

0

129

Бернард Лиетар, "Чем заменить доллар"
Опубликовано пн, 23/04/2012 - 19:34 пользователем sgerr  http://aftershock.su/node/5880

Те, кому довелось почитать Бернара Лиетара, знают, что этот бельгеиц кое-что смыслит в финансах. Предлагаю текст его недавней лекции в Москве.

__________________________________________________________

Вообще-то я не люблю говорить о проблемах. Когда-то давно я решил, что намного интереснее говорить о решениях. Давайте начнем с нескольких выводов, которые были в включены в книгу, написанную много лет назад. Намерение, с которым я писал книгу, – избежать той ситуации, в которой мы оказались сейчас. Но нам не удалось избежать проблем.

ДЕНЕЖНАЯ СТЕНА

Есть четыре проблемы, или мегатенденции, без решения которых мы не сможем продвинуться дальше. Первая мегатенденция – возрастная волна. Это касается каждого из нас. Когда в начале XIX века Бисмарк решил, что людям в возрасте 60–65 лет необходима пенсия, продолжительность жизни в Германии, которая была на тот момент одной из самых продвинутых стран, составляла всего 48 лет. Не так уж много людей могли получить эту пенсию. Две трети населения Земли, которые когда либо достигали возраста 65 лет, живут в настоящее время.

Вторая мегатенденция еще десять лет назад не рассматривалась как нечто серьезное – изменение климата и исчезновение биологических видов. Третья мегатенденция – информационная революция, о которой мы слышали лишь хорошее. Но и здесь не все так просто. И последняя мегатенденция – денежная нестабильность. Я убежден в том, что все четыре мегатенденции сходятся сейчас. И в ближайшие десять лет надо будет решить эти проблемы, иначе игра будет окончена.

Каждая из этих мегатенденций имеет свое денежное выражение. Я убежден, что не будет найдено решения этих проблем, пока мы не решим основных вопросов, связанных с деньгами. Как обеспечить финансирование населения Земли, когда четверть его достигнет пенсионного возраста? Япония выйдет на этот уровень в ближайшие пять лет, Европа – через десять лет, США – через 15, а Китай – через 20. Как обеспечить существование и заработок миллиардам людей в условиях роста технологий, не нуждающихся в рабочих? AT&T достигает очень хороших результатов, хотя там работает всего 40 000 человек
. Существует системный кризис взаимоотношений корпораций и общества: корпорации оперируют краткосрочными планами, а обществу нужно решать долгосрочные проблемы. Корпорации сегодня определяют наше будущее. И последний вопрос: как жить в состоянии глобального финансового кризиса, что произойдет, если случится крах доллара? Сейчас этот кризис – лишь вопрос времени.
Найдете решение этих проблем без денег? Возможно ли это? Иными словами, мы наталкиваемся на «денежную стену». Я упираю на поиск решения из-за того, что традиционные решения оказываются несостоятельными.

ЧТО ТАКОЕ ДЕНЬГИ?

Давайте обсудим очень простые вопросы. Откуда появляются деньги, кто их создает? Правительство? В США большинство людей именно так и считают, потому что на банкнотах размещены портреты президентов и слоган In God We Trust. Однако правительствам необходимо зарабатывать деньги через налоги или брать в долг у банковской системы. Следующая идея, которая приходит в голову: деньги создают Центробанки.
В некоторых странах Центробанки печатают деньги. Когда телевидение показывает сюжет про деньги, обычно он сопровождается печатным станком, из которого вылетают купюры, и мы все думаем, как было бы хорошо завести такой станок у себя в подвале.
Но лишь 5% денег, циркулирующих в мире, – бумажные, 95% существуют в электронном виде. Так кто создает деньги?

Каждый доллар, каждый евро, каждый рубль представляет чей-то долг: долг правительства, корпорации либо человека. Но это долг. Если бы каждый захотел погасить свой долг, не осталось бы ни единого цента: образовались бы дыра и долг по процентам за использование денег. Именно так деньги и создаются. Так что такое деньги? Я предлагаю собственное рабочее определение денег – то, чем они являются онтологически. Деньги – это соглашение, брак, контракт, которое существует в рамках сообщества и которое мы подписываем неосознанно. Причина, по которой доллар принимают везде, кроется в Бреттон-Вудском соглашении.

Если соглашение перестает удовлетворять интересам сторон, его можно поменять. Как только кто-то изобрел понятие брака, на следующий день появился другой человек, который придумал развод. С деньгами немного иначе, потому что мы даже не знаем, где появилось это соглашение. Благодаря тому, что мы не пользуемся определением, а говорим о деньгах лишь в понятиях функции, мы и не обсуждаем это.
Почему так случилось? Почему мы можем иметь докторскую степень в экономике и ничего не знать о деньгах? Мы живем с так называемым слепым пятном. Слепое пятно есть у каждого, оно расположено в том месте, где глазной нерв входит в сетчатку. Именно в этой точке глаз ничего не видит. Мы не задумываемся об этом, потому что мы привыкли жить так.

Наши мозги идеологически промыты. Интересно, что и коммунисты, и капиталисты примерно одинаково промывали мозги. Есть академические табу, есть те, кто заинтересован в сохранении существующего порядка вещей. У слепого пятна в нашем глазу есть лишь одна причина, а у слепоты в отношении денег – целых четыре. В течение 150 лет существовала идеологическая поляризация, два разных способа организации промышленного общества – коммунистических и капиталистический, между ними шла большая война.
В рамках каждой из этих школ существовали свои подшколы, которые тоже воевали друг с другом как сумасшедшие, было написано сто тысяч книг по поводу коммунистической системы, миллион книг по поводу капиталистической. И ни одной книги не было написано о том, что их роднит. А их объединяет монополия на деньги.
Самое существенное различие состоит в том, что у коммунистов банковская система принадлежит государству, а у капиталистов – относится к частному сектору. В обоих случаях мы имеем дело с банковским долгом, потому что это единственный способ функционирования системы. Это и есть слепое пятно.

В чем отличие Нобелевской премии по экономике от остальных? Пять Нобелевских премий были учреждены в 1905 году фондом Альфреда Нобеля: по физике, литературе, химии, медицине и премия мира. В 1967 – 62 года спустя – была учреждена премия по экономике памяти Альфреда Нобеля. Ее учредил Центральный банк Швеции, платится Центробанком Швеции, и решение о награждении принимает Центробанк Швеции.
Ничего удивительного, что ни один из 64 лауреатов этой премии ни разу не написал ничего, критикующего денежную систему.

«МАЛЕНЬКИЕ МЕДВЕЖАТА» ВМЕСТО ДЕНЕГ

У меня есть два решения, которые могут оказаться полезными для России, вне зависимости от того, случится ли кризис доллара. Если он случится, то эти решения окажутся жизненно важными. Первое предложение решает проблему безработицы и уже не является инновацией – это то, что функционирует в настоящий момент. Второе – просто идея создания новой валюты.

Первое предложение имеет название «цепочка коммерческого кредита» (Commercial Credit Circuits – C3) и функционирует в Бразилии и Уругвае. Цель этой системы – решение проблемы малого и среднего бизнеса, которая называется cash flow. Механизм следующий. Представим, что я представляю малый или средний бизнес. Когда я что-то покупаю у крупной компании, мне надо оплатить счет в течение 30 дней. Когда я что-то продаю, я, в лучшем случае, получу оплату в течение 90 дней.
Для решения этой проблемы есть факторинг, но в Европе, чтобы им воспользоваться, нужно иметь оборот в 2 млн евро в месяц, а это далеко не малый бизнес.

Каково же решение? Я беру свой счет-фактуру со сроком погашения в течение 90 дней, страхую его (если крупная компания обанкротится в течение 90 дней, то расходы покроет страховая компания). В Уругвае стоимость страховки – 1%, потому что вероятность того, что крупная компания или правительство обанкротится, очень мала. Ввожу этот счет-фактуру в сеть (представим, что счет был на 1 млн рублей), взамен получаю миллион единиц C3. Можно назвать их «маленькими медвежатами». И я могу заплатить своему поставщику сейчас этими «маленькими медвежатами», или через 90 дней – рублями. Если вы хотите получить рубли, то это возможно, но вам придется оплатить процент по банковской ставке за 90 дней.
Либо вы можете оплатить услуги одного из своих поставщиков, и он может решить: принимает ли он «маленьких медвежат», или платит процент.
Тем временем, проходит 90 дней. Крупная компания оплачивает счет рублями, и все «маленькие медвежата», которые функционировали в сети, превращаются в рубли без каких-либо затрат. Очень просто.

В Уругвае было принято решение, что валюта C3 приемлема для уплаты налога, после чего все стали принимать ее к оплате. Вы можете оплатить этим счета за электричество, воду, телефон. Таким образом, Уругвай – первая страна в мире, которая использует две валюты для оплаты налогов. Сейчас я работаю над таким же проектом во Франции, в Бельгии и Голландии.

TERRA ПРОТИВ ДОЛЛАРА

Второе решение я назвал Terra. Это глобальная валюта, которая не является ничьей национальной валютой. Цель этой системы иная. Я рассматриваю его как возможность заставить корпорации задуматься о долгосрочной перспективе, создать такую валюту, которая бы выдержала любой кризис, в том числе и крах доллара.

Во-первых, посмотрим, почему корпорации оперируют краткосрочными планами, для чего мы должны понять роль процента.
Возьмем очень простой пример. Предположим, у нас есть выбор: инвестировать в сосны или дубы. Для упрощения скажем, что сосна через 10 лет стоит $100, а дуб стоит $1000 через 100 лет. Я могу получить один и тот же результат, продав в десять раз больше сосен.
Но тут вступает процент – 5% годовых. Дисконтирование $100 по ставке 5% дает $61,39 через 10 лет, стоимость дуба через сто лет будет $7,6. В обществе, в котором существует такой вариант денег, будут сажать только сосны. Мы мыслим краткосрочно.

Если мы возьмем отрицательный процент – demurrage. Странно, правда? Кстати говоря, это когда-то существовало. При использовании подобного процента сосны стоят $167, а дуб стоит $168 000. И это не теория. Две цивилизации уже использовали этот принцип – Династический Египет и Средневековая Европа (X-XIII века).
Они построили то, что пережило века. Вы по-прежнему можете поехать и посмотреть на египетские храмы, которым более 4000 лет, вы можете посмотреть на соборы Европы, построенные 1000 лет назад.
А что останется от нашей цивилизации через тысячу лет? Кроме ядерных отходов? Если бы мы использовали валюту с такой природой, мы бы мыслили долгосрочно.

Представьте, что мы основываем валюту на корзине: 1 Terra = 1 баррель нефти + 10 бушелей пшеницы + 1/10 унций золота + 1 тонна выбросов CO2 и так далее. Все, что может быть стандартизировано, может быть включено в эту корзину, которая оказывается в четыре раза менее волатильна, чем доллар, более устойчива к инфляции, потому что инфляция определяет стоимость того, что включено в эту корзину, и полностью обеспечена.
Таким образом, это здоровая валюта. Стоимость хранения составляет примерно 3,5% в год. Кто оплачивает эти расходы? Держатели валюты.

По модели платежной системы Visa должен быть создан Terra Alliance, все члены которого должны удовлетворять определенным критериям. Знаете, где находится штаб-квартира Visa? Нигде. Visa состоит из 140 000 контрактов, один из которых касается того, как менять правила. Штаб-квартиры нет. Есть операционные центры, где обрабатываются данные, но решения принимают именно участники системы.

Возьмем нефтедобывающую компании, которая продает 1 млн баррелей нефти в Terra Alliance, обеспечивая кредит на эквивалент проданного сырья. С помощью Terra они могут оплачивать услуги своих поставщиков. Это стандартизированный биржевой рынок, который функционирует и для стандартных валют. В каждой компании есть отдел, занимающийся биржевой торговлей, заключением контрактов, например, Siemens продает технику в обмен на шерсть верблюдов, затем они продают эту шерсть еще кому-то. Идея Terra похожа, но она стандартизирована, а значит, принимается банками. И это валюта с отрицательным процентом.

Эта система защищена от цикличности. При рецессии появляются признаки избытка товаров, сырья. Если я продам его на рынке, я смогу получить не очень хорошую цену, если я оставлю его себе, я буду платить за хранение, а если я внесу его в Terra Alliance, кто-то другой будет нести расходы. Например, почему для BP важно иметь 90% счетов не в британских фунтах, почему IBM проводит счета в долларах? Terra оказывается защищенной от инфляции, и позволяет более верно сравнивать результаты.
Почему у Бразилии в какой-то момент оказалась хорошие финансовые показатели? Да потому что доллар упал. Эта валюта позволит выравнять эти дисбалансы. До тех пор, пока мы используем валюту с положительным процентом, мы не сможем обеспечить устойчивость экономики.
Terra позволит привести в соответствие интересы акционеров корпораций и общества.

Идеи дополнительных валютных систем сегодня кажутся настолько же удивительными, насколько удивительными казались несколько лет назад программы с открытым кодом. Готов поспорить, что лет через 10 подобные решения будут использоваться.

ИСТОЧНИК  http://worldcrisis.ru/crisis/971601

P. S. Тем, кто дочитал до конца -- бонус: Отрывки из книги Бернара Лиетара "Душа денег".  http://www.znanie-vlast.ru/arch/08/znan376pl.pdf
Некоторое понимание причин суперкризиса 14-го века, а также удовольствие от прочтения гарантировано.

Подпись автора

сила V правде!

0

130

Европейский механизм финансовой стабилизации: Goldman Sachs захватил Европу
Автор: Эллен Браун, перевод Александра Роджерса,23.04.2012

Заговор Goldman Sachs, который провалился в США, теперь близок к успеху в Европе – перманентный, неоспоримый, неотзываемый выкуп для банков, обеспеченный налогоплательщиками

В сентябре 2008 года Генри Полсон, бывший CEO «Goldman Sachs» смог выманить у Конгресса 700 миллиардов долларов для спасения банков. Но чтобы получить эти деньги, ему пришлось падать на колени и угрожать коллапсом всей глобальной финансовой системы и введением военного положения; и выкуп токсичных активов был одноразовой мерой. Предложение Полсона по фонду перманентного выкупа (Troubled Asset Relief Program or TARP) было встречено враждебно Конгрессом и окончательно отклонено.

В декабре 2011 года президент Европейского Центрального Банка (ЕЦБ) Марио Драги, бывший вице-президент «Goldman Sachs Europe» смог утвердить выкуп токсичных активов на сумму в 500 миллиардов евро для европейских банков, не спрашивая ни у кого разрешения. А в январе 2012 года перманентная программа финансового спасения, названная Механизм Европейской Стабильности (European Stability Mechanism – ESM), прошла во мраке ночи, почти не упоминаясь в прессе. ESM внедрил неограниченный долг на правительства стран ЕС, вешая налогоплательщиков на крючок и обязывая их оплачивать любые требования еврократов, надзирающих за ESM.

Заговор банкиров захватил Европу практически без боя. ESM приветствуется правительствами еврозоны, их кредиторами и «рынком», поскольку он означает, что инвесторы могут продолжать покупать суверенные долги. Всё было принесено в жертву требованиям кредиторов, потому что иначе деньги не смогли бы течь на поддержание нестабильных долгов правительств еврозоны.

Есть другая альтернатива долговому рабству банкам. Но сначала взглянем ближе на гнусную изнанку ESM и молчаливый переворот голдманитов в ЕЦБ.

Тёмная сторона ESM

ESM – перманентное спасательное учреждение, призванное заменить временные Учреждение европейской финансовой стабильности (European Financial Stability Facility) и Европейский механизм финансовой стабилизации (European Financial Stabilization Mechanism), как только страны-члены, представляющие 90% инвестиционных обязательств, ратифицируют его, что ожидается в июле 2012 года.

Декабрьское видео с youtube, названное “The shocking truth of the pending EU collapse!”  http://www.youtube.com/watch?v=EPcWHBPYOSU

  (Шокирующая правда о происходящем коллапсе ЕС), изначально выложенное на немецком, даёт такой проливающий свет взгляд на ESM, который стоит того, чтобы привести из него цитаты.

Оно свидетельствует:

ЕС планирует новый договор, называемый European Stability Mechanism, или ESM: договор о долгах… Авторизированный капитальный фонд должен оставить 700 миллиардов евро. Вопрос: почему 700 миллиардов? Возможный ответ: он просто подражает 700 миллиардам долларов, выданных Конгрессом США в 2008 году…

Параграф 9: «Члены ESM настоящим безвозвратно и безоговорочно обязуются платить по требованию любой capital call, сделанный им… в течение семи дней с момента получения такого требования». Если ESM нужны деньги, у нас есть семь дней, чтобы заплатить. Но что означает это «безвозвратно и безоговорочно»? Что, если у нас будет новый парламент, который не захочет давать денег ESM?

Параграф 10: «Совет управляющих может изменить авторизированный капитал фонда и изменить параграф 8 соответственно». Вопрос: 700 миллиардов – это только начало? ESM может увеличивать свой фонд в любом размере и в любое время? И мы, согласно параграфа 9, должны будем безвозвратно и безоговорочно платить?

Параграф 27, строки 2-3: «ESM, его собственность, финансирование и счета… должны быть имунны к любым формам судебных процессов…». Вопрос: эта программа может подать на нас в суд, а мы не можем призвать её к ответу?

Параграф 27, строка 4: «Собственность, финансирование и счета ESM должны быт защищены от обысков, изъятия, конфискации, экспроприации или любой другой формы изъятия, ареста или выкупа любыми исполнительными, судебными, административными или законодательными действиями». Вопрос: Это означает, что ни одно правительство, ни один законодательный орган, ни один демократический закон не будет способен повлиять на организацию ESM? Это чрезвычайно мощный договор!

Параграф 30: «Руководство, альтернативное руководство, директора, альтернативные директора, управляющий директор и члены правления должны обладать иммунитетом от судебных процессов в отношении действий, предпринятых ими… и должны наслаждаться неприкосновенностью в отношении их официальных бумаг и документов». Вопрос: Итак, все вовлечённые в ESM вне досягаемости закона? Они не могут быть привлечены к ответственности ни за что? Договор создаёт новую межправительственную организацию, которой мы обязаны предоставить неограниченные ресурсы в течение семи дней после их запроса, организацию, которая может подать на нас в суд, но сама защищена от любых форм уголовного преследования и чьи менеджеры также наслаждаются неприкосновенностью. Нет независимых рецензентов и не применяются существующие законы? Правительства не имеют возможности предпринять ничего против них? Европейские национальные бюджеты в руках одной невыборной межправительственной организации? Это будущее Европы? Это новый ЕС – Европа, лишённая суверенных демократий?

Голдмановский спрут захватил ЕЦБ

В прошлом ноябре, без фанфар и практически незаметно для прессы, бывший сотрудник «Goldman&Sachs» Марио Драги заменил Жан-Клода Тричета в качестве главы ЕЦБ. Драги не терял времени даром, делая для банков то, что ЕЦБ отказывался делать для своих правительств: расточал деньги под очень низкие проценты. Французский блогер Симон Торпе пишет:

21 декабря ЕЦБ «одолжил» 489 миллиардов евро европейским банкам под чрезвычайно низкие проценты – всего 1% за 3 года. Я говорю «одолжил», но в реальности они просто включили печатные станки. У ЕЦБ нет денег, чтобы одалживать. Это очередное «количественное смягчение» (Quantitative Easing – QE).

Деньги были мгновенно виртуально сожраны 523 банками. Это полное сумасшествие. ЕЦБ надеется, что банки сделают что-то полезное с ними – например, одолжат денег грекам, которые сейчас платят по 18% по долговым обязательствам, чтобы получить денег. Но здесь нет абсолютно никаких связей. Если банки решат выплатить своему руководству бонусы – это хорошо. Или они просто могут просто переместить все деньги в налоговые гавани.

При 18% годовых долг удваивается всего за 4 года. Именно тяжёлое бремя процентов, а не сам долг, разрушает Грецию и другие народы-должники. Торпе предлагает очевидное решение:

Почему бы не одолжить денег греческому правительству напрямую? Или португальскому правительству, которое сейчас вынуждено одалживать под 11,9%? Или венгерскому правительству, сейчас платящему по 8,53%. Или ирландскому правительству, платящему по 8,51%? Или итальянскому правительству, которое вынуждено платить по 7,06?

Обычное возражение этой альтернативе, что Параграф 123 Лиссабонского договора запрещает ЕЦБ одалживать правительствам напрямую. Но Торпе возражает:

Я понимаю так, что параграф 123 был написан, чтобы помешать выборным правительствам приказывать ЕЦБ печатать деньги, чтобы обеспечить их чрезмерные траты. Поэтому, как нам говорили, ЕЦБ должен быть независим от правительств. Хорошо. Но то, что мы имеем сейчас, в миллион раз хуже. ЕЦБ сегодня полностью в руках банковского сектора. «Мы хотим полтриллиона реально дешёвых денег!», говорит он. Хорошо, нет проблем. Марио здесь, чтобы дать им это. И нет необходимости консультироваться с кем-то. Когда ЕЦБ делает объявление, деньги уже давно исчезли.

Если бы ЕЦБ работал хотя бы под надзором избираемых правительств, мы могли бы иметь какое-то влияние, когда мы избираем эти правительства. Но проблема в том, что их грязные и жадные ручки, лежащие на инструментах власти, сейчас полностью безконтрольны.

«Goldman Sachs» и финансовые технократы захватили евпопейский корабль. Демократия выветрилась через окно, всё во имя сохранения ЕЦБ независимым от «злоупотреблений» государства. Но правительство представляет народ (или, по крайней мере, так должно быть). Демократически избранное правительство представляет народ. Европейцы одурачены в отказе от своей заветной демократии бандой жуликов и финансовых пиратов, и весь остальной мир близок к тому же.

Вместо того, чтобы ратифицировать драконский договор о ESM, европейцам лучше договориться об отмене параграфа 123 Лиссабонского договора. Тогда ЕЦБ сможет предоставлять кредиты напрямую правительствам стран-членов. Альтернативно правительства еврозоны могут восстановить свой экономический суверенитет, воссоздав свои государственные центробанки и используя их для кредитования народа к выгоде народа, эффективно и без процентов. Это не новая идея, но они исторически давала очень хороший эффект, в том числе в Австралии через Центробанк Австралии и в Канаде через Центробанк Канады.

Сегодня выпуск денег и кредит стали приватным правом вампирских рантье, которые используют их для выжимания жизненных сил из экономик. Это право должно быть возвращего суверенным правительствам. Кредит должен быть публичным инструментом, используемым для блага народа.

Эллен Браун – адвокат и президент Публичного банковского института,   http://PublicBankingInstitute.org.
«Паутина долгов», последняя из её одиннадцати книг, рассказывает, как частный картель узурпировал власть создавать деньги у народа, и как народ может отобрать эту власть назад.
Её веб-сайты
   http://WebofDebt.com и http://EllenBrown.com

Источник: The European Stabilization Mechanism, Or How Goldman Sachs Captured Europe  http://globalresearch.ca/index.php?cont … ;aid=30403
Перевод:Александра Роджерса   http://hvylya.org/analytics/economics/2 … vropu.html

0


Вы здесь » ЭпохА/теремок/БерлогА » Кошелёк или Жизнь... » Мировая экономика и аспекты политики