Надо с открытой душой искренностью и любовью . Как в былые времена ..........
Первого мая гости привозили студентам Киево-Могилянской Академии бочку пива, жареного кабана и свежие караваи
В Киеве устраивали маевки еще в XVII веке, хотя о пролетариате тогда никто и не слышал
1 мая в Киеве начала праздновать еще в... XVII веке. В городе не было ни заводов, ни фабрик, а о пролетариате никто и слыхом не слыхивал. Но сам факт этого праздника совершил революцию. Ведь никогда прежде восточные славяне не отмечали весенние торжества в первый майский день, как принято было в Западной Европе. Обряды прославления зеленеющей земли и украшение березки у нас обычно совершались на седьмой неделе после Пасхи. В Москве 1 мая стали отмечать при царе Петре иностранцы. Их праздники называли немецкие столы или станы. Позже к гуляньям в Лефортове и Екатерингофе присоединились москвичи и петербуржцы. Так что по части Первомая Киев опередил обе северные столицы. И почти 50 лет был единственным (!) городом в Восточной Европе, где весенний праздник отмечался по-европейски.
Исполнители пьес награждались пряниками или орехами из рук самого ректора
Невольным инициатором отступления от обычаев предков стала Киево-Могилянская коллегия (с 1701 года -- Академия). 1, 15 и 30 (а иногда 31) мая там в XVII столетии начали устраивать "майские рекреации". В эти дни студенты могли отдохнуть от суровой академической дисциплины, сытно поесть, погулять и проявить свои таланты. На выбор дней отдыха повлияли прежде всего воспоминания ректоров и профессоров. Многие из них учились в Европе и хорошо помнили бюргерские праздники с музыкой, стихами и театральными представлениями. Они мечтали видеть Украину европейским государством, в котором Киев занял бы место университетского города -- "русинского Парижа", как говорил архиепископ Лазарь Баранович.
В честолюбивых планах Академии "майские рекреации" играли важную роль. Можно было продемонстрировать успехи лучших учеников и, самое главное, показать, что они достигли такого уровня культуры, который позволяет им не видеть ничего привлекательного в картах, пьянстве и обжорстве. Их просвещенным вкусам соответствовал "банкет духовный" -- классическая поэзия, красноречие, театральные представления. К 1 мая учитель поэзии обязан был сочинить комедию или трагедию. Исполнители пьес награждались пряниками и орехами из рук самого ректора.
Особую атмосферу создавало и место проведения празднеств. Проходили они чаще всего на Щекавице. В те времена путешественникам показывали там древний курган, считавшийся могилой вещего князя Олега. Отсюда был виден весь Подол и необозримые дали Заднепровья.
Дотоле неведомый киевлянам утонченно-галантный дух рекреаций запечатлен в "Оде на первый день мая 1761 года", написанной студентом Игнатием Максимовичем, будущим настоятелем Елецкого монастыря в Чернигове. Воспетое им академическое гулянье было одним из последних на Щекавице. После моровой язвы 1769--1770 годов киевский Олимп превратился в мрачный некрополь. Погребения на усадьбах приходских церквей были запрещены, и горожан стали хоронить на первом общегородском кладбище на Щекавице. Праздник киевского студенчества перенесли в березовую рощу при загородном доме митрополита на Шулявщине. Можно было найти место и ближе к Академии, но церковные власти позаботились, чтобы гулянья проходили подальше от Подола, жители которого стали проявлять к ним большой интерес и являться на студенческие праздники толпами.
Горожане водили языческие хороводы вокруг "майских деревьев"
Правда, отдаленность Шулявщины не помешала новому вторжению киевлян, желавших принять участие в знаменитом студенческом празднике. Дорогу проложили так называемые любители наук -- званые гости, которые допускались на рекреации официально за некоторую мзду. Среди них были бывшие выпускники Академии, чиновники, путешественники и просто богатые мещане, желавшие как следует накормить учащуюся молодежь. В ход шли бочка пива или вареного меда, жареный кабан или бочка сала, свежие караваи.
Вслед за любителями наук в рощу тянулись толпы любителей повеселиться. И постепенно общегородское гулянье вытеснило студенческий праздник из отведенной ему рощи на Шулявщине.
В 10--20 годах XIX века киевляне 1 мая направлялись в Шулявскую рощу с припасами еды и выпивки. Пирование в честь весны растягивалось на целый день и продолжалось ночью при свете костров. В первомайских гуляньях киевлян было что-то архаическое. Жители самого древнего на Руси христианского города почувствовали в себе горячую кровь предков: водили языческие хороводы вокруг "майских деревьев", исступленно бились в кулачных боях, идя стенка на стенку. А в темных ярах происходили варварские обряды, посвященные культу плодородия (в Европе на праздниках 1 мая невинности лишались до трети девушек).
Церковь долгое время не могла воспрепятствовать стихийному возрождению киевского язычества на Шулявке. Неизвестно, чем бы все закончилось, если бы на место престарелого митрополита Серапиона не назначили энергичного Евгения Болховитинова. Он объявил решительную войну безобразиям на Шулявке.
К дате первомайских гуляний специально приурочили новый церковный праздник -- день священномученика Макария, погибшего 1 мая 1497 года. Отправившегося из Литвы в Киев на поклонение святыням Макария убили татары. Так у киевлян появилось два Первомая: один в Шулявской роще, с ее соблазнительными развлечениями, другой в Софийском соборе, где у мощей святого митрополита Макария собиралось все духовенство города и происходил большой крестный ход. Митрополит Евгений Болховитинов сказал 1 мая 1827 года: "Пусть веселятся за городом, а я в этот день буду молиться в городе".
Против Первомая церковь была решительно настроена. Возможно, митрополиту Евгению удалось бы насладиться тишиной своей рощи, если бы не политическое событие, потрясшее старый Киев. Речь идет о ликвидации правительством Николая I киевского магистрата, Магдебургского права, городского войска. Для киевлян начала XIX века Подол был настоящим государством в государстве -- "Магдебурией", унаследовавшей от разгромленной Екатериной II Гетманщины военные традиции (городское войско строилось по образцу казацкого) и надежды на возрождение украинской автономии. В падении подольской "Магдебурии" киевляне обвиняли прежде всего городское правительство. Но многих возмущало то, что церковь проявила равнодушие к национальным традициям старого Киева. Патриотические чувства, которые с таким пылом демонстрировались на праздниках "Магдебурии", торжественных литургиях, крестных ходах и пышных церемониях (парадах) магистратского войска, нашли свое отражение в неистовых неоязыческих гуляньях в Шулявской роще.
В роще и по оврагам валялись сотни спящих и мертвецки пьяных
Мемуаристы старались обходить стороной эти странные изгибы киевского быта, но кое о чем из писаний все же можно узнать. "Каждый год первое мая, в Шулявской роще происходило с раннего утра и до другого утра народное гулянье, -- вспоминал о 40-х годах XIX Автоном Солтановский. -- Продавались водка, пиво, сбитень, чай, каленые орехи, изюм, яблоки и другие сласти. Народ пьянствовал целые сутки, и часто происходили здесь серьезные драки (кулачные бои. -- Авт.) со множеством раненых... Встречались и студенты, и купеческие сынки, и мелкие чиновники. В глубине рощицы можно было наткнуться на нескромные сцены (обряды плодородия. -- Авт.), слышались неприличные песни и шутки. Перед рассветом по дороге в Киев в роще и по оврагам валялись сотни спящих и мертвецки пьяных, большею частью донага раздетых жуликами. Особенно много валялось совсем нагих и пожилых, и молодых женщин и девок. На следующий день все части (полицейские участки. -- Авт.) наполнены были буянами обоего пола, подобранными полицией в течение ночи, а также ограбленные донага. По вытрезвлении они получали начальническое внушение в виде десятков и сотен розг и отпускались по домам..."
В мемуарах Солтановского есть любопытная деталь, которая наводит на мысль, что эти варварские празднования на Шулявке происходили не без благословения властей: "В 4 часа пополудни на белой лошади со свитой и несколькими казаками появлялся генерал-губернатор Бибиков. И за ним вся знать в экипажах и на лошадях. Вечером генерал-губернатор, знать и средний чиновничий и купеческий класс возвращались в город, а мастеровые, мещане и простой народ из окрестностей только начинали разгуливаться".
Впрочем, гулянья в "классическом вкусе" Бибикова прекратились при первом же удобном случае. В 1848 году Шулявщина отошла в казенное ведомство. Здесь началось строительство Кадетского корпуса. Дом Митрополита разобрали, а гулянья перевели в Царский сад.
На аристократических Липках киевляне вели себя более скромно, чем в Шулявской роще
В старинном парке, созданном по проекту Растрелли, не было места для пирушек при свете костров, кулачных боев и языческих хороводов. На аристократических Липках киевляне вели себя более скромно, чем в веселой Шулявской роще. Но чинность и прохладная благопристойность новых гуляний многим не нравились. Даже газеты отзывались о них без особого восторга.
Власти старались скрасить праздник новыми удовольствиями. В начале главной аллеи горожане могли воспользоваться буфетом, а из расположенной в конце ее знаменитой беседки полюбоваться заднепровскими далями, послушать музыку возле старого дворца, перестроенного под здание первого городского курорта "Киевские искусственные минеральные воды". В 1853 году в программе развлечений появился запуск воздушного шара, освещенного плошками.
Царский сад не вмещал всех желающих, и к середине 50-х годов первомайские гулянья начали устраивать и в других районах города. Тогда же возобновились праздники в Шулявской роще. Они носили стихийный характер, но через пару лет власти вернули к жизни прежние общегородские празднования 1 мая. Начальство позаботилось о том, чтобы кастовость, присущая праздникам на Липках, не была забыта и на Шулявке. Обычно в Царском саду "приличная публика" гуляла по главной аллее, а все прочие -- на боковых. Нечто подобное, хотя и в утрированном виде, стали практиковать и в Шулявской роще, перегороженной в майские дни грубым канатным барьером. В одной части платили вход в пользу детских приютов -- 30 копеек серебром. Вторая была предназначена для безденежных посетителей. Известный летописец киевских нравов Альфред фон Юнк подметил это. "Итак, -- писал он в "Киевском телеграфе" в 1861 году, -- наше гулянье 1 мая нельзя назвать народным... В первой половине вы заметите роскошь нарядов, щегольски убранную палатку и буфет с продажей чая, апельсин, конфет и т.п. Здесь на каждом шагу можно встретить весьма интересные сцены. Тут группа пьющих чай, расположившаяся на зеленой мураве за самоваром и холодной закуской... Там расхаживает мороженник, торговка, прянишник... Там толпятся возле палатки, разбитой от питейного откупа, с продажей горячительных напитков... Здесь вы видите в теплых объятиях двух покутивших монахов, усовещающих друг друга более не пить, а там вдали на возвышенности под березой -- семейство, для утешения которого играет шарманка и бродячая артистка поет пронзительным голосом "Вот на пути село большое..."
Последняя вспышка первомайских страстей киевлян произошла в конце XIX века. Учредителем нового, теперь уже пролетарского Первомая, выступила в 1897 году подпольная организация -- Киевский комитет РСДРП. Инициированное ею торжество невозможно было спутать со старым хотя бы потому, что проводилось оно "по заграничному календарю" (как говорилось в первой киевской первомайской листовке), на 13 дней раньше официального праздника. Киевский комитет не скрывал своего презрения к "параллельному" городскому гулянью. "Существуют, -- писал подпольный комитет в одной из листовок, -- праздники наших врагов, установленные в честь сказочного царства небес, чтобы заставить нас забыть о неправде царства земли. Существуют царские праздники, но и это дни ликования наших врагов. У деспота и народа не может быть ни общей скорби, ни общей радости. Но существует праздник, который наводит ужас на всех попов, на всех царей, на всех властных, на всех богатых, -- это праздник Первое мая".
Позже, уже в 1919 году, в честь пролетарского Первого мая в застенках Чрезвычайной комиссии расстреливали "классовых врагов".
Теперь все это в прошлом. Но хоронить Первомай рано. Вычеркивать его из календарей нелепо. Как нельзя вычеркнуть радость весны, мысли о воскресении и обновлении жизни.
