Зинаида Кириенко: «Шолохов очень эмоционально воспринимал картину»
Нина Катаева,27 ноября
Зинаида Кириенко. © РИА «Новости» / Екатерина Чеснокова.
Народная артистка СССР Зинаида Кириенко – из обоймы советских актрис, которые, по сути, были первыми звёздами российского экрана, и дотянуться до них в нынешних временах вряд ли кому удалось.
В своих лучших киноролях – Натальи из «Тихого Дона», Ирины из «Судьбы человека», Ефросиньи Дерюгиной из «Любви земной» Зинаида Кириенко сумела передать силу и величие характера русской женщины.
– Зинаида Михайловна, некоторые сцены в военных фильмах требуют высочайшего эмоционального накала. Как удаётся достичь правдоподобия людям, не знавшим войны?
– Когда-то подобный вопрос задала нашему мастеру Герасимову студентка из Латвии Гуна Милевич. Она спросила: «Сергей Аполлинариевич, вот вы скажите, как мне нужно играть по Станиславскому? Вот я вошла, – как я должна двигаться, говорить, что это такое?» И то, что ответил ей Сергей Апполинарьевич, я на всю жизнь запомнила. «Гуна, дорогая, – сказал он, – системы существующие надо знать, – тем более, они заявлены для общего образования. Но сыграть по системе невозможно. Для этого надо родиться актрисой». Вот был его ответ.
Точнее не скажешь. Бывает, не знает актёр системы, а может быть ярким и удивительным на сцене, или знает систему – совершенно пуст и неинтересен. Действительно, надо родиться актёром и уметь внутренне проявляться.
В моём представлении это способность к сочувствию, сопереживанию, к глубокому проникновению в какие-то события. На этом основана так называемая система переживания, свойственная русской школе игры, и ярчайшим представителем этой школы был русский актёр Мочалов.
В ХIХ веке была известна система представления, основанная актером Каратыгиным в Петербурге. Там особых переживаний не было, а существовали приёмы виртуозной игры, способной увлечь зрителя. В идеале, наверное, нужно уметь сочетать и то, и другое, но это редко кому удаётся.
– Скажите, а в реальности вас коснулась война?
– Да, и столкновение это по сей день стоит у меня перед глазами. В станицу Новопавловскую на Ставрополье мы приехали из Махачкалы после войны. Мою маму направили туда директором элеватора – восстанавливать разруху в хозяйстве.
Жили мы в директорском доме в пристанционном посёлке, а станица располагалась дальше, через огромное поле от нашего дома. В станицу мы ходили в школу и в кино, в клуб. От посёлка к станице, помню, проходила грейдерная дорога. Между мальчишками – местными, из станицы, и приезжими, из посёлка, как водится, шла война. Не раз, когда мы возвращались из кино, мой брат командовал девчонкам: «Быстро в кювет!» Мы бросались в канаву, а между мальчишками начиналась драка. Не такая, конечно, как сегодня в кино показывают – так, полудетское сражение. В пристанционном посёлке жило много отчаянных голов, и такие были, которые по вагонам шныряли, беспризорники военного времени, потом это ушло куда-то.
В станице этой пережила я, пожалуй, самый большой кошмар в своей жизни. Случилось это погожим летним днем, когда мы, дети, играли на выгоне – в лапту или «третьего лишнего». Тишина, солнце, мирные звуки деревни. И вдруг раздался оглушительный взрыв, земля в ряду станичных домов взлетела в воздух. Как раз в том месте, где вместо дома с войны зияла огромная воронка. Примерно такая, какую обнаружил на месте своего жилища Андрей Соколов в «Судьбе человека», вернувшись с войны. На дне этой воронки навсегда осталась его семья, его Ирина с детьми. Но до съёмок в картине по рассказу Шолохова мне было ещё далеко.
Оказалось, что мой одноклассник с двоюродным братишкой нашли снаряд и попытались его разрядить – такие «находки» были не редкостью в этом краю, и дети часто калечились, а то и погибали. Наших мальчишек разнесло на части, и мне на всю жизнь запомнилась жуткая картина – матери ходят по деревне и собирают по частям тела своих детей. Ребят так и похоронили в закрытых гробах.
Что это было – реальное столкновение с войной или нет – судите сами. А достигать правдоподобия на экране вот такие эмоциональные удары и помогают.
Кадр из фильма «Судьба человека». © РИА «Новости»
– Хотите сказать, между этим случаем в Новопавловской и вашими съёмками в «Судьбе человека» существует прямая связь?
– Наверное, хотя я никогда не думала об этом. Скажу одно – по силе эмоционального накала мне трудно отыскать в моей памяти какой-либо эпизод, который я могла бы поставить рядом со сценой проводов Андрея Соколова на фронт.
Вы помните, есть такая сцена у Шолохова – Ирина с тремя взрослыми детьми провожает Андрея на фронт (в роли Андрея Соколова – Сергей Бондарчук, в роли Ирины – Зинаида Кириенко. – Ред.).
Это была тяжёлая ситуация, и её надо было воспроизвести. Не знаю, можно ли было бы сейчас снять такую массовую сцену. Тогда были люди другие, после войны не прошло и пятнадцати лет. На съёмочной площадке были женщины, оставшиеся без мужей, похоронившие их навек, матери, не дождавшиеся сыновей.
После двух дней технических репетиций, – там всё-таки эшелоны должны были двигаться навстречу друг другу, толпилась масса народу, – мы пришли снимать сцену проводов, и Бондарчук сказал: «Давайте, теперь будем прощаться. Вспомните, как это было у вас, когда вы провожали на фронт своих единственных и неповторимых».
Распределили, кто брат, кто муж, кто сын, и кто с кем прощается. И когда найдены были необходимые слова, для воссоздания обстановки на съёмочной площадке зазвучали песни военных лет, заиграли гармошки, – в фильме, который вы видели, ничего этого нет, всё было перед кадром, на репетициях.
И Бондарчук сказал: « Ну, давайте попробуем». Женщина какая-то ещё ему ответила: «А что там пробовать, мы все это знаем, давайте снимать». Я бросилась ему, – точнее, своему мужу, – на шею: «Родненький мой Андрюшенька! Не увидимся мы больше на этом свете!»
Мужчины схватили женщин в охапку, а они… как школьницы, стали отворачиваться, хихикать, одним словом, стесняться. Бондарчук и говорит: «Вот видите, как всё это непросто… Что вы смутились? Наверное, вы не так расставались с вашими близкими во время войны…»
И тут вновь включили песни, гармонисты растянули меха. И Бондарчук мне сказал: «Давай, Зина, вспомни, как ты Григория неистово проклинала, давай в этой же степени».
Конечно, я готовилась к этому моменту, и с рыданием бросилась ему на шею, и когда я кричала ему свои слова, это, знаете, как током передалось массовке – и люди, заразившись этой эмоцией, словно забыли, что они на съёмке, и погрузились в свои воспоминания. Если бы кто-то со стороны увидел эту сцену, не зная, что идут съёмки, несомненно, подумал бы, что происходит что-то страшное.
Наравне с нами, актёрами, которые по роду своей профессии обязаны уметь передавать любые эмоции на экране, люди из массовки были удивительно выразительны. Там были женщины, которые, повиснув на шее партнёра, бились в таких рыданиях, что их невозможно было остановить. Дубль уже снят, а их не успокоить.
Вот такая была съёмка. Даже врач дежурил на этой массовке.
Мои крупные планы снимали долго. Поначалу мне даже нарисовали морщинки. Такая, знаете, взрослая Ирина. Но к четырём часам дня от рыданий и срывов голоса, от пыли и вокзальной сажи, от бесконечных повторений и передвижений массовки лицо моё так распухло, что в них не оказалось необходимости.
Вот почему я и задаюсь вопросом, возможно ли сейчас воспроизведение событий до такой степени достоверности. Сейчас люди живут по-другому, а тогда у всех были свежи раны, которые остались на всю жизнь.
И вот на съёмках «Судьбы человека» эти личные раны открылись и оказались совмещены с событием, которое отражалось в кино.
– Повезло вам – снимались в двух картинах по произведениям Шолохова.
– Была и третья, короткометражка по его рассказу. Там мы с Любой Соколовой играли. Помню, как на пути из Ростова в Вёшенскую, где проходили съёмки, проезжали мы не то хутор, не то посёлок, не то станицу маленькую и видели заколоченные окна домов. Это было время укрупнения районов и гибели «неперспективных» деревень.
Брошенные деревни на Дону – это в голове не укладывалось!..
Кадр из фильма «Тихий Дон». © РИА «Новости»
– Скажите, а это правда, что Михаил Александрович сам утверждал актёров на главные роли в «Тихом Доне»?
– Не знаю, но, говорят, что он участвовал в этом процессе. Я помню другое – как мы приезжали в Вёшенскую с материалом фильма «Судьба человека». Помню, как он смотрел материал и плакал. Смотрел – и стесняясь так смахивал слёзы. Очень эмоционально воспринимал картину.
– Скажите, а личные встречи с Шолоховым у вас были?
– А как же! Хотя на съёмках «Тихого Дона» Михаил Александрович не присутствовал ни одного дня. Думаю, это было для него законом: мол, я писатель и к вашей кинокухне отношения не имею.
Может быть, он был в огромной степени прав. Знаете, он дал полную волю режиссёру и не диктовал ничего. Хотя кинопробы ему, наверное, показывали и своё мнение он высказывал.
Запомнилось мне, как мы приезжали в 1958 году в Вёшенскую с третьей серией «Тихого Дона». Две серии уже шли на экранах, а третью смонтировали и решили показать вёшенцам.
Мы приехали прямо в дом Шолохова, там тогда находились, выбирая места для съёмок «Судьбы человека» Монахов Владимир Васильевич и Бондарчук Сергей Фёдорович. Помните в фильме цветущие яблоневые сады, где Андрей Соколов начинает свой рассказ, пойму реки? Это места под Вёшенской.
И вот мы приехали в этот гостеприимный дом – вместе с Герасимовым, помнится, почему-то не было в тот приезд ни Быстрицкой, ни Хитяевой. Нас распределили по комнатам, и мне достался кабинет Михаила Александровича. И спала я на кожаном диванчике, который стоял слева от двери.
В 2000 году, когда на 95-летие М. А. Шолохова открывали музей в его доме, дочь писателя Светлана Михайловна проводила экскурсию, показывала и кабинет. И я ей сказала: «А я здесь спала, только тогда здесь был диванчик». «Он на реставрации», – ответила Светлана Михайловна.
– Каким вам запомнился Михаил Александрович?
– Он всегда был немного сдержанным, но при этом радушным. Войдёшь, скажет: «Ну, садитесь». Так вроде и широко, и в то же время как-то смущённо. Мог просидеть весь вечер молча или рассказать какой-нибудь анекдот. И всегда улыбался с хитринкой в свои усы.
У них на первом этаже была самая большая комната в доме. И стоял огромный прямоугольный стол, уставленный множеством закусок. Чего там только не было, и стол этот никогда не убирался, а всё время только пополнялся. Завтраки, можно сказать, плавно переходили в обеды, обеды – в ужины, но при этом все активно работали.
Провели мы в доме Шолохова три дня. Вместе с Монаховым и Бондарчуком ездили выбирать места для съёмок «Судьбы человека». Плавали на катерке по тихому Дону. Была ранняя весна, прохладно, и мне, помню, дали какой-то кожух и платок.
Позднее, этой же весной, Бондарчук начал съёмки «Судьбы человека». Мы же все эти три дня в небольшом Доме культуры показывали станичникам и Шолохову третью серию «Тихого Дона». Людей было столько, – казалось, весь Дон съехался смотреть нашу картину.
Люди выходили из зала под большим впечатлением. Финальная сцена, в которой Григорий, вернувшись домой, видит во дворе мальчишку, берёт его на руки, смотрит на солнце, и оно ему кажется чёрным, взволновала всех. Для этого человека в жизни как бы подведена черта – так написал Шолохов, и Герасимов сумел передать эту мысль писателя.
Михаил Александрович, обычно немногословный, на этом вечере много говорил, все проходы в зале были забиты людьми. Шолохов сказал много добрых слов в адрес картины, он был взволнован, и все мы были на огромном подъёме. Меня он назвал Зинушей и сказал: «Вот это настоящая Наталья. Сильно сделано, сильно».
Кадр из фильма «Тихий Дон». © РИА «Новости».
– Скажите, что более всего вам помогло войти в образ казачки? Я слышала, к актёрам даже местных жителей приставляли, которые учили вас говорить, общаться на местный лад. Что вы вообще думаете о своей героине?
– Наталья – удивительно сильный характер, и весь материал для исполнения этого образа дал мне роман. Так что ко мне никого не приставляли. И говорить на местный манер я тоже особо не училась. Та же русская речь, – с мягким «г», правда, и интонации немножко другие.
Наталья удивительно написана Шолоховым. Однажды на встрече со зрителями мне кто-то сказал: «Меня поразила ваша Наталья, но она такая слабая». Я взвилась: «Наталья слабая?! Скорее, об Аксинье можно так сказать как о натуре, понимаете? В моём представлении Аксинья слабее Натальи. Где она проявила свою силу? Нигде. Она могла жить с мужем и Григорием одновременно. Она могла отдаться Листницкому, при этом любя Григория. Это что – сильная натура?! Вот она плачет – умер ребёнок. И тут же пускает мужика, потому что так легче… Наталья не такова. Вспомните, как она родила двойню в борозде, и вечером с детьми сама пришла домой. И эта женщина – слабая?!»
Между прочим, Сергей Аполлинариевич как-то спросил меня: «Зина, а ты хотела бы Аксинью играть?» – «Нет, – ответила я, – она мне не нравится». – «Почему?» – «Потому что она не цельная натура, она изменяет».
Мне показалось, что Герасимову понравился мой ответ. Аксинья была не способна на то, что сделала Наталья. Она не хочет больше иметь детей от Григория, потому что он предал её, и – идёт к бабке. Заметьте, это делает женщина, воспитанная, можно сказать, в Домострое, глубоко религиозная, живущая по христианским правилам! И – такая страсть в неприятии измены. Она видит в этом коварство Григория, её сжигают два чувства – любовь и ненависть, оттого и звучат в адрес мужа слова проклятия. С моей точки зрения, написано всё это на уровне шекспировских страстей. Именно этого добивался от нас на съёмках Герасимов.
Причём не забудьте, что Наталья очень молодая женщина. Будь она постарше, в возрасте Ефросиньи из фильма «Любовь земная. Судьба», она бы, наверное, иначе пережила эту измену, более спокойно. И не погубила бы себя. А если бы выжила – оказалась бы среди тех женщин, которые на плечах своих вынесли войну и разруху и которых называли опорой России.
Между прочим, там, в Вешенской, мне рассказали о женщине, судьба которой была схожа с Натальиной. Но люди, скорее всего, домысливали, потому что Шолохов если и брал характеры из реальной жизни, – конечно же, их переосмысливал.
– Расскажите, как работал с актёрами Герасимов?
– Конкретно трудно сказать, Сергей Аполлинариевич умел настроить каждого на нужную волну и всегда чувствовал твоё состояние.
Например, сцена проклятия Григория у меня получилась сразу – на репетиции в студии. И Сергей Аполлинариевич потом ни разу, до самой съёмки, не заставлял меня повторить её.
Вот в чём заключалась его великая педагогика. Кто-то другой на его месте, уверена, сказал бы: «О, Зина, у тебя вчера так здорово получилось, давай ещё разок», – и ничего бы не вышло.
Чтобы чувствовать такие моменты, надо быть профессионалом, иметь колоссальный опыт работы над ролями и обладать умением закреплять какие-то важные находки. Это сейчас, если неважно себя чувствую перед спектаклем, знаю, что роль у меня всё равно получится, и зрители моего состояния не заметят. А тогда могло и не получиться. Тогда мы должны были открывать себя, и Наталья была для меня таким открытием себя самой.
– Скажите, у вас нет ревностных чувств к телесериалу по «Тихому Дону» Бондарчука?
– Видите ли, Бондарчук носился с этой идеей давно, ещё при Герасимове, причём он был учеником Сергея Аполлинариевича. Когда он приступил к съёмкам «Тихого Дона» в 1990 году, наша картина давно считалась кинематографической классикой, хотя не получила ни одной премии.
Думаю, дело было в том, что тогда многие чиновники противостояли казачеству – есть таковые и по сей день. И слава Богу, что Государственная дума приняла закон, по которому будет возобновлена казачья служба. Считаю, что это правильно, потому что казаки всегда верой и правдой служили Царю и Отечеству и свято охраняли рубежи Родины. Дай Бог, чтобы они ещё послужили России.
А понять истоки замысла Бондарчука мне сложно. Сергей Фёдорович был человеком замкнутым и не открывался. В конце концов, художники разных времён имеют право на своё видение классики.
Сергей Бондарчук и Сергей Герасимов. Фотохроника ИТАР-ТАСС
– В связи с сериалом Бондарчука шквал эмоций телезрителей пронёсся по всей стране. Как всё-таки восприняли фильм вы?
– Знаете, фильм меня не убедил. Вначале я думала – может, пристрастна, всё-таки не сторонний человек и хорошо знаю этот материал, – но потом увидела, что не одинока в такой оценке.
Помню, как досконально изучали мы быт казаков, когда жили на Дону, – не просто со стороны смотрели, а как бы внедрялись в эту жизнь. Сергею Аполлинариевичу Герасимову было 50 лет, это был человек во цвете творческих сил, и это играло большую роль. Поднять такую махину, как роман Шолохова, ему было под силу.
Как-то во ВГИКе мы встретились Элиной Быстрицкой. Сидели, делились впечатлениями: с тех пор, как прошла первая серия, нам не было покоя – где бы ни появилась, совершенно сторонние люди сразу затевали разговор о «Тихом Доне». Всех до личной обиды всколыхнуло: зачем это делал Бондарчук?!
Лине звонили с Дона, мне из Краснодара самые разные люди, и среди них было немало понимающих толк в кино. Где это было, спрашивали, чтобы казачка косматая выбежала на улицу, чтобы она так открыто, совсем, как сегодняшние путаны, демонстрировала свои прелести?! Да не было этого! Если и кокетничали, то женственно, как это делала Люся Хитяева в нашей картине.
Но вопрос даже не в этом. Шолохов показывает, как рушится крепкая казачья семья. Недавно я просмотрела три серии нашего фильма и ещё раз убедилась, насколько скрупулёзно мы проникали в суть вещей, казалось бы, даже не имеющих отношения к образу.
Посмотрите, как Шолохов, а вслед за ним Герасимов, видит хутор Татарский – вначале он полон жизни, звуков, изобилия, если хотите. Казаки – это трудяги с мозолистыми руками, которые сами сеют, пашут, косят, вкалывают побольше своих батраков.
И постепенно, на наших глазах, хутор превращается во враждебный лагерь, революция сталкивает хуторян лбами, и у Шолохова чётко прослеживается, что революция и гражданская война несут братоубийство.
На наших глазах рушится семья Мелеховых – а не будь этого кровопролития, этой ворвавшейся бури революционной, когда бушевала борьба идей, толкая людей на поиск неизвестно чего, хутор продолжал бы жить, и личные отношения не обострились бы до такой степени.
Хотя были, наверное, среди революционеров свободолюбцы и романтики, это вечная тема, и вечно человек будет стремиться к тому, чтобы люди жили лучше.
Всего этого в новом «Тихом Доне» мы не увидели. По-моему, там и не ставилось этой цели.
Для меня «Тихий Дон» – это прежде всего крушение человеческой жизни, любви. Это разруха, которую несёт за собой гражданская война. Когда мы видели полный жизни хутор, и скот, и лавки с товарами. И чем кончается роман? Пустой двор, никого не осталось, уже и Аксинья убита, и один Григорий бредёт, и мы знаем, чем закончится его жизнь. Григорий возвращается, бросив оружие, берёт на руки Мишатку, сыночка, видит чёрное солнце…
Трагедия народа показана Шолоховым на примере семьи Мелиховых и их окружения. А новый «Тихий Дон» я назвала бы неудачной иллюстрацией к роману. Потому что, даже если не брать в движении кадр, не точны костюмы, не точны головы, не точна пластика.
Наш фильм всё равно останется в анналах истории кинематографии и культуры в целом, в нём есть дыхание подлинной жизни казаков, той жизни, которая принадлежит уже истории.
Никогда не забуду, как снималась сцена свадьбы Натальи и Григория. В Москву привезли 150 человек из хутора, где мы снимали картину. Казаки достали из сундуков казачью форму и радовались, что могут, как в молодости, надеть её, казачки достали одежду старых времён.
Все они изображали гостей на свадьбе Натальи и Григория. Там сидели такие деды – один, помню, полный кавалер Георгиевских орденов, – такие бабули, настоящие казачки! Разве это возможно повторить?!..
Сцена эта сродни сцене проводов Андрея Соколова на фронт в «Судьбе человека». И таких сцен – от земли – у Герасимова в «Тихом Доне» было немало…
http://file-rf.ru/analitics/757
Смотрим также видео в теме 
в контексте,тема