Германия, некогда сторонник объединения Европы, сталкивается с ростом популистских настроений, особенно в бывшей Восточной Германии, где обиженные местные жители считают, что подвергались жестокому обращению после 1989 года со стороны своих собратьев на Западе.
Акцент канцлера Ангелы Меркель на том, что необходимо проявлять гостеприимство, пагубно сказался на положении ее Христианско-демократического союза, который обошла партия «Альтернатива для Германии».

Изначально это была партия евроскептиков и журналистов, выступавших против валютного союза в Европе. Однако затем она выросла в гораздо более воинственную партию, презирающую немецкое чувство вины за Холокост.
После того, как Меркель стала «канцлером беженцев» летом 2015 года, приняв сотни тысяч сирийских иммигрантов в Германии, Альтернатива для Германии начала набирать обороты.

На недавних выборах в Бранденбурге и Саксонии она показала отличные результаты: 23,5% и 27,5%. Сейчас эта партия является третьей по величине в Германии.
Всего несколько лет назад это было бы немыслимо. Но призывы партии к тому, что пора восстановить немецкую гордость и прекратить извиняться за ужасы Второй мировой войны, очевидно, нашли своих слушателей.

Спустя почти 30 лет после падения Берлинской стены национализм снова стал нормой в приличном обществе. Германия может вступить в торговую войну с Америкой, так как Трамп наблюдает за введением тарифов на автомобили. Все это может отразиться на отношениях Берлина с Брюсселем, его членстве в НАТО и его союзе с Вашингтоном.
Вместо того, чтобы выступать в качестве лидера возрожденной Европы, она может начать реализовывать стратегию «Сделать Германию снова великой», обратиться к России и Китаю, чтобы отпор Америке.

В новой провокационной книге Wir Brauchen den Westen (Миру нужен Запад) Томас Кляйн-Брокхофф,
бывший помощник президента Германии Йоахима Гаука, утверждает, что ошибочно полагать, что германо-американские отношения не наладятся, а западный либерализм вызовет оживление.
Он отмечает кризис, в котором Америка оказалась в середине 1970-х годов, когда Ричард Никсон ушел с поста президента, террор левых был на подъеме, ОПЕК ввела нефтяное эмбарго, американская экономика впала в рецессию.

Тем не менее, напряженность между Европой и Америкой станет более заметной, если Дональд Трамп выиграет на выборах 2020 года.
По сути, Трамп пытается обращаться с «новой Европой» за счет «старой Европы».
Самым неподражаемым образом Трамп фактически стремился сформировать альянс с такими странами, как Польша и Венгрия, основанный на общепризнанных культурных связях.
В 2017 году Трамп произнес напыщенную речь в Варшаве, в которой одобрил борьбу польского правительства за «цивилизацию» против угроз ЕС и беженцев.

Как он отметил, необходимо, чтобы страны защищали свою «культуру, веру и традиции». Он не проявлял особого интереса к традиционным связям между Америкой и Европой.
Наоборот, в 2018 году он обсуждал ряд возможностей сказать auf Wiedersehen НАТО. В связи с этим Трамп возвращается к более старой традиции республиканцев сохранять дистанцию по отношению к европейским конфликтам, которые не имеют прямого отношения к Америке.
Результатом этого может стать распад западного альянса.
Подробнее: https://www.vestifinance.ru/articles/126569

Причины деградации промышленного сектора
На наш взгляд, существует несколько потенциальных причин снижения производства промышленного сектора в США, ни одна из которых не является взаимоисключающей. Первая из них - явление Китая в качестве мощной промышленной державы.
Это привело к потере конкурентоспособности для многих промышленных компаний во всем остальном мире.

Однако, если именно этот фактор так заметно повлиял на промпроизводства в Соединенных Штатах,
то спад не мог бы ограничиться одним государством: промышленное производство неизбежно снижалось бы и в Германии, Японии, Южной Корее и других странах.

Это, в частности, может объяснить, почему фондовый рынок США превзошел по прибыльности другие рынки.
Дело в том, что в США промышленные компании в значительной степени были заменены в фондовых индексах наукоемкими предприятиями, что не имело место на фондовых площадках других стран.

Вторая вероятная причина - появление новых секторов роста в экономике США, возможно, с лихвой компенсировало падение вклада промышленного сектора и в свою очередь привело к росту экономики США в целом.
Это предотвратило падение рыночных процентных ставок до уровня, необходимого для восстановления промышленного сектора.
Последнее, вероятно, привело к дальнейшему спаду в промышленности.
Примечательно, что реальная доходность, то есть доходность за вычетом инфляции, по облигациям "Baa" сегодня выше, чем в 2012 г.
Короче говоря, за последние семь лет реальные процентные ставки в экономике так и не снизились!

Третья причина - аномально низкие процентные ставки позволяют выживать убыточным зомби-компаниям.
Дальнейшее существование этих зомби-компаний негативно отражается на доходности инвестированного капитала в здоровые работоспособные предприятия, способствуя снижению темпа развития агрегированного промышленного сектора экономики.

Есть еще и четвертая причина, которая тревожит более остальных: возможно, мир переживает что-то похожее на затяжную депрессию 1873-1896 гг.
XIX век был веком массированного накопления капитала, в США строительство железных дорог вызвало огромный бум спроса на сталь. Когда строительство дорог завершилось, спрос на сталь рухнул, а в панике 1873 г. рухнул и фондовый рынок, причем цены на акции обвалились на четверть всего за несколько дней.
Это привело к экономической депрессии, за которой последовали годы консолидации, после чего все решили, что спад закончился.
Но не тут-то было!
Примерно через семь-десять лет началось то, что экономисты того времени называли вторичной депрессией.

Суть ее в следующем: корпоративный долгосрочный долг, выпущенный в годы пузыря, был предъявлен к погашению и не был погашен, что ударило по финансовому сектору. Таким образом, первичная депрессия была вызвана обвалом спроса в секторе, который "наслаждался" пузырем.
А вторичная депрессия была вызвана крахом финансового сектора, после того как компании, которые выпустили долг десятилетием ранее, не смогли его погасить.

«Хотя катастрофа произошла всего шесть месяцев назад, я уверен, что самое худшее позади,
и продолжительными совместными усилиями мы быстро преодолеем спад. Банки и промышленность почти не затронуты. Эта опасность также благополучно миновала».

Чему удивляться и хотеть от президента, если Гарвардское экономическое общество 2 ноября 1929 года писало
«…хотя акции сильно упали в цене, мы верим, что это падение – временное, а не начало экономического спада, который приведет к продолжительной депрессии».

«…к маю или июню должен проявиться весенний подъем, который мы предсказывали в бюллетенях за ноябрь и декабрь прошлого года», всё то же Гарвардское экономическое общество, 17 мая 1930 года.

«Господа, вы опоздали на шестьдесят дней. Депрессия закончилась».
Герберт Гувер, ответ делегации, которая ходатайствовала об организации программы общественных работ, чтобы ускорить восстановление экономики, июнь 1930 года.

«Мы приближаемся к концу фазы падения в процессе депрессии». Гарвардское экономическое общество, 15 ноября 1930 года

«На данном уровне вполне возможна стабилизация». Гарвардское экономическое общество, 31 октября 1931 года.

Все наперебой (как и сейчас) уверяли, что ничего страшного не происходит и скоро всё образуется.
Сейчас, впрочем, ситуация во многом хуже, чем тогда. В последнее время в западной прессе текущий «кризис,
которого нет» уже называют «bubble of everything», «пузырём всего» (по аналогии с «кризисом доткомов» и «ипотечным кризисом»).

Например, опубликованные свежие данные по ипотечным долгам показывают просто ошеломляющие факты и цифры:
1. Объёмы ипотечного кредитования превысили пик 2008 года.
И большая часть этих кредитов выдана без должного обеспечения и сомнительным заёмщикам (чья платёжеспособность, мягко говоря, под вопросом).
2. Около половины (!!!) всей недвижимости (как жилой, так и коммерческой) в США прямо или опосредованно принадлежит пяти крупнейшим банкам.

3. Одним из крупнейших владельцев недвижимости в стране является ФРС,
на балансе которого находятся «mortgage backed securities» (обеспеченные недвижимостью/ипотечные ценные бумаги) на сумму около 1,5 триллиона долларов.

4. Значительная часть американцев считает, что у них никогда не будет собственного жилья (и это в стране, которая помешана на частной собственности).
5. Количество строящейся недвижимости в США значительно превышает платёжеспособный спрос со стороны населения,
и является формой «сбережения инвестиций» (весьма сомнительной, поскольку недвижимость сильно переоценена, а спрос постоянно падает).

И так во всех отраслях, сферах и направлениях.

Причём ситуация продолжает ухудшаться.
Продажи «Форд» падают уже больше года, только в Китае за третий квартал этого года они упали на 30%.
«Катерпиллар» фиксирует убытки уже 13 кварталов подряд.
Дела «Боинга» идут из рук вон плохо
(ко всему прочему ВВС США разорвало контракт с этой компанией на разработку новой баллистической ракеты, которая должна была прийти на смену ракетам «Минитмен-3», разработанным ещё в шестидесятых годах прошлого столетия).

Данные по банкротствам транспортных компаний ещё более красноречивы
– за шесть месяцев этого года разорилось уже почти в два раза больше компаний, чем за весь прошлый. И это ещё не вышли данные за третий квартал.

Но лучше всего ситуацию иллюстрирует откровенный аврал с ликвидностью на рынке американских РЕПО операций.
Где на срочном заседании правления ФРС было принято решение поднять порог интервенций Федеральной резервной системы
в эти операции с 75 миллиардов за сессию до 120 миллиардов за сессию, потому что держатели трэжерис сбрасывают их с катастрофической скоростью.
А ещё в августе заявлялось «данные интервенции вводятся временно, на срок буквально в пару недель».

Сравните это с кризисом ликвидности 29-го года и соответствующими заявлениями Гарвардской школы экономики того времени.
Один в один. Только сейчас объёмы проблемы существенно больше.

Предполагалось, что свободные рынки будут наказывать частные компании, которые считают своих клиентов дойными коровами, но сегодня именно многие американские компании стали настолько доминирующими,
что они закрывают глаза на плохое обслуживание, высокие цены, а также сбором и нещадной эксплуатацией личных данных своих клиентов.

В Европе усиление интеграции между национальными экономиками оказалось движущей силой большей конкуренции внутри отдельных экономик.
Те же самые политики, которые не любили свободные рынки дома, согласились продвигать их на европейском уровне.
Почему?
Потому что все понимали, что единый рынок требует независимых регуляторов, а также обязательства, что отдельные страны не будут субсидировать своих внутренних лидеров.

Как выяснилось, политиков больше беспокоило то, что регулятор ЕС оккупирован другой страной, что провоцировало добиться доминирования в регуляторе самостоятельно. Французским (или немецким) политикам может не понравиться сильный и независимый антимонопольный регулятор в пределах их собственных границ, но им еще меньше нравится идея того, что Германия (или Франция) оказывает политическое влияние на антимонопольный регулятор ЕС. В результате, если они хотят договориться о каком-либо наднациональном учреждении, это имеет тенденцию к большей независимости.

Случай с промышленными гигантами Alstom и Siemens обеспечил почти идеальную проверку этой теории.
После того, как немецкая Siemens и французская Alstom решили в 2017 году объединить свою железнодорожную деятельность, две крупнейшие и наиболее влиятельные страны-члены ЕС хотели одобрить слияние. Но комиссар ЕС по конкуренции, Маргрет Вестагер, настояла на своем.

Она и ее команда пришли к выводу, что слияние «значительно уменьшило бы конкуренцию» в сигнальном оборудовании и высокоскоростных поездах, «лишив клиентов, включая операторов поездов и управляющих железнодорожной инфраструктурой, выбора поставщиков и продуктов». Европейская комиссия заблокировала слияние в феврале 2019 года.

В то же время в Соединенных Штатах антимонопольное правоприменение стало менее жестким,
в то время как дебаты о конкуренции на рынке стали крайне идеологизированными и не связанными с тем, что на самом деле показывают данные.

Центральный аргумент чикагской антимонопольной школы, чей подход laissez-faire оказал большое влияние на то, чтобы убедить американские регуляторные органы более осторожно относиться к слияниям. Это заключается в том, что монопольная власть временна, поскольку высокие прибыли привлекают новых конкурентов. Если прибыль возрастет в одной отрасли и упадет в другой, можно ожидать, что конкурентов появится в первой больше, чем во второй. Раньше это было правдой - до конца 1990-х годов.

Однако с 2000 года высокая прибыль сохраняется, а не привлекает новых конкурентов на американский рынок. Это говорит о переходе от экономики, в которой вступление выступало в качестве основного механизма восстановления равновесия, к экономике, в которой высокая прибыль в основном отражает большие барьеры для входа. Чикагская школа воспринимала бесплатный вход как должное и недооценивала множество способов, с помощью которых крупные фирмы могут не пускать новых конкурентов.

Однако, что правильно поняла чикагская школа, так это то, что некоторые из этих препятствий для поступления происходят из-за чрезмерного регулирования.
В некоторых отраслях правила лицензирования напрямую исключают новых конкурентов; в других случаях нормативно-правовые акты достаточно сложны, чтобы их могли соблюдать только крупнейшие компании.

Ползучая монопольная власть медленно, но верно душит средний класс. В период с 2000 по 2018 год средний недельный заработок работников, занятых полный рабочий день, увеличился с 575 до 886 долларов, увеличившись на 54 процента, но индекс потребительских цен увеличился на 46 процентов. В результате реальный трудовой доход типичного работника вырос менее чем на 0,3 процента в год в течение почти двух десятилетий. Это частично объясняет, почему большая часть среднего класса не доверяет политикам, считает, что экономическая система сфальсифицирована, и даже вообще отвергает капитализм.

Однако средний класс может не совсем понять, что большая часть его застоя вызвана деньгами, которые монополисты и олигополисты выжимают из потребителей. Телекоммуникации и авиалинии являются одними из худших нарушителей, но барьеры для входа также повышают цены на юридические, финансовые и профессиональные услуги.
Антиконкурентное поведение среди больниц и фармацевтических компаний вносит значительный вклад в непомерную стоимость медицинского обслуживания в Соединенных Штатах.

Корзина товаров и услуг, потребленных типичным домохозяйством в 2018 году, стоит на 5-10 процентов больше, чем если бы конкуренция оставалась такой же здоровой, как в 2000 году. Конкурентные цены напрямую экономят не менее 300$ долларов в месяц на семью, что означает общенациональную ежегодную экономию в размере около 600 миллиардов долларов.

И эта цифра отражает только половину преимуществ, которые принесет усиление конкуренции. Конкуренция повышает производство, занятость и заработную плату. Когда фирмы сталкиваются с конкуренцией на рынке, они также вкладывают больше средств в развитие, что повышает производительность и еще больше увеличивает заработную плату.
Частные инвестиции - в широком смысле, включающие в себя монтаж и наладка оборудования, а также программное обеспечение, исследования и разработки и интеллектуальную собственность, были на микроскопическими в последние годы, несмотря на низкие процентные ставки и рекордную прибыль и цены на акции.
Прибыль монополии не привели к увеличению инвестиций. Вместо этого, как и предсказывает экономическая теория, они переходят в дивиденды и выкуп акции.