На юге Сирии, в приграничных с Израилем провинциях (к слову, Дамаск и по сей день не признаёт суверенитет Тель-Авива),
по разным данным, сосредоточено от пяти до шести тысяч боевиков, принадлежащих к радикальной группировке «Хайят Тахрир аш-Шам»*.
После освобождения Дамасской области — полной зачистки Аль-Гуты и эвакуации оттуда боевиков на север в провинцию Идлиб — правительственные силы Башара Асада начали активно перебрасывать собственные подразделения на южный фронт, таким образом посылая недвусмысленный сигнал террористическим группировкам: наступление на этом направлении не за горами.
Передислокация Сирийской арабской армии (САА) вызвала бурную реакцию у соседних стран, в первую очередь у Израиля и Иордании — ведь основные силы боевиков сосредоточены в приграничных с ними регионах. Официальный Амман, естественно, переживает из-за возможного потока беженцев — на фоне антиправительственных протестов и волнений в стране дополнительное социальное напряжение будет совсем некстати, а Тель-Авив традиционно заявил об иранской угрозе, исходящей с территории Сирии.
Ссылаясь на абстрактные данные о переброске к Голанским высотам подразделений «Хезболлы», Израиль накануне объявил о внезапных трёхдневных военных учениях вблизи линии прекращения огня. Обстановка на южносирийских рубежах накаляется на глазах, и, учитывая недавние израильские ракетные удары по якобы иранским объектам, к наступлению САА на этом направлении будет приковано внимание всего международного сообщества.
Это поле в огне
По дороге к городку Джаба, где мы должны были встретиться с командиром местных ополченцев Раканом, обширно дымились сельскохозяйственные поля.
Наш проводник объяснил: террористы, захватившие соседнее село Масхара, специально поджигают пшеницу, чтобы крестьяне остались без урожая.
На нашу просьбу остановиться на трассе, чтобы сделать пару кадров горящих полей, проводник отреагировал скептически. «Для снайперов боевиков, — объяснил он, — эта дорога как на ладони, наблюдательные пункты радикалов расположены на близлежащих высотах, по гражданским машинам в последнее время стреляют не очень часто, но случается, поэтому лучше не рисковать».
Зафиксировали тлеющий пейзаж из окна и в скором времени въехали в Джабу.
Этот ничем не примечательный сирийский городок имеет для правительственных сил стратегическое значение.
Как нам объяснили в штабе национального ополчения, именно здесь позиции САА вбиты клином в территории, контролируемые террористами, а Джаба — самое острие этого кинжала. Таким образом, расположенный здесь правительственный гарнизон защищает Дамаскую провинцию в целом от вторжения боевиков с юга.
Батальон «Джолан»
Вместе с армией Джабу обороняет батальон «Джолан», который входит в структуру национального ополчения Сирии. В нём служат в основном добровольцы из числа местных жителей. Ракан, командир одного из отрядов «Джолана», — не исключение. У Ракана нетипично круглое для арабских стран лицо, мясистый нос и крупные крестьянские руки — он больше похож на жителя Подмосковья, чем на сирийца, на вид ему лет 45.
Если бы не кобура скрытого ношения с чешским ПМ под мышкой, его легко можно было бы принять за обычного мужика из российской деревни, только что вернувшегося с сенокоса.
На нашу просьбу съездить на линию соприкосновения он согласился по-крестьянски легко.
«Как раз, — говорит, — нам нужно парням на позиции обед отвезти». В мини-грузовичок загружают несколько лотков с тонким сирийским лавашом, ёмкости с хумусом, варёные яйца, зелень, овощи и питьевую воду в бутылках. Вместе с ополченцами мы запрыгиваем туда же и отправляемся на передовую.
Никаких камуфляжных джипов — обтянутый обычным брезентом кузов.
В одной руке у ополченца АК, а в другой — пакетик с огурцами. Именно этих сельских мужиков, защищающих свои деревни и поля от боевиков,
Израиль зачастую представляет как пресловутую «иранскую угрозу».
Блиндажи батальона «Джолан» находятся прямо на окраине городка, буквально за огородами. «Чувствуется, что они нервничают, — объясняет мне Ракан, слегка приподнявшись над насыпью и показывая позиции боевиков в долине.
— Естественно, до них дошли слухи о готовящемся наступлении на юге. Они огрызаются, конечно, обстреливают нас, но не так интенсивно, как раньше, затаились».
Под вершиной, которую держит батальон «Джолан», простирается широкая долина. Прямо у подножия горного хребта, который и называют Голанскими высотами, виднеется голубой водоём. «Это озеро Ум Идам, сейчас оно под контролем боевиков, а до войны
мы с мужиками (показывает на окруживших нас ополченцев) постоянно на рыбалку туда ездили», — вспоминает Ракан.
«Кого ловили?» — интересуюсь. «Карпа в основном», — отвечает он.
«О, вкусная рыба, вы зовите в гости, когда боевиков выбьете оттуда!» «Обязательно!» — улыбается командир.
Иван-Ибрагим
Не успели мы с Раканом обсудить детали приготовления карпа, как затрещала рация — поступило сообщение о передвижении террористов. Парни моментально мобилизовались, и началась перестрелка.
Как только закончилось это непродолжительное боестолкновение, Ракан предложил нам прокатиться к другим позициям батальона под Джабой, напротив соседней Масхары.
Мы прыгаем обратно в фермерский грузовичок, напротив меня садится боец «Джолана» с внешностью для этих мест ещё более аномальной, на наш взгляд, чем у командира отряда: голубые глаза, светло-русая борода — с такой у нас дьяконы ходят в средней полосе России, кожа белая.
Знакомимся — мужичка зовут Ибрагим, но имя Иван было бы более подходящим для него. Так мы его и окрестили под всеобщее одобрение бойцов отряда, тоже заметивших наше северное сходство. По дороге разговорились с «Иваном».
— Ты как в ополчение попал и чем до войны занимался?
— Да я тоже из Джабы, как и большинство ребят в нашем отряде. До кризиса у меня была собственная трикотажная фабрика в Дамаске — небольшая, но я ни в чём не нуждался, — рассказывает Ибрагим-Иван. — Специализировались мы на изготовлении носков. Но когда я услышал, что в соседнем с моим городке начались волнения и власть там перешла к боевикам, вернулся домой и вступил в батальон.
— Слушай, я часто слышу, что в Сирии идёт религиозная война, люди с оружием в руках на той стороне заявляют о том, что они воюют за истинный ислам. Там же наверняка есть и те, кого ты когда-то знал. Скажи, насколько их утверждения правдивы? — спрашиваю у Ибрагима-Ивана.
— Вот я мусульманин, но не представляю таких исламских правил, согласно которым нужно, к примеру, казнить своих соседей за то, что они придерживаются каких-то других политических взглядов. Это разве ислам? Естественно, мы получаем из той же Масхары какие-то известия от местных. За последние полгода там в общей сложности больше сотни человек казнили: кому-то голову отрубили, кого-то застрелили. Как ты сам считаешь, много в этих поступках религиозного? — заводится Ибрагим-Иван.
— А Израиль как себя ведёт по отношению к ним, к этим боевикам? Все-таки они у израильтян прямо под боком.
— Так в том-то и дело, — продолжает Ибрагим-Иван, — с Израилем у них вообще всё нормально. Когда все эти оппозиционные и революционные группировки вооружались, они там тоже кричали: «Мы патриоты, мы отвоюем у Израиля Голаны, мы вернём Голанские высоты!» Но за всё это время они ни одного выстрела в сторону Израиля не сделали, и все их пушки и автоматы прямо сейчас направлены не в сторону ЦАХАЛ, а в нашу сторону.
